Местонеимение. Сборник рассказов

Нас здесь дюжина, не меньше. И все смеются, шевелятся, передают по кругу бутылку. Коля локтем больно придавливает мои волосы – я вскрикиваю. Он, конечно же, извиняется. Я представляю как мы выглядим со стороны (люблю это дело) – как мы выглядим сверху. Лежим, словно лепестки жалкой полевой ромашки: головой в центр, ногами вовне. Моё сознание туманится, изгибается волной. Мне даже начинается казаться, что я уже не представляю нас всех в виде цветка, а на самом деле вижу это. И мой взгляд удаляется: тела становятся частью перспективы. И тут кто-то нажимает на эдакий волшебный (чудовищный) переключатель – я больше не способна разглядеть людей, я лишь созерцаю груду теней: будто по нам проехался каток – серый пепел искажённых фигур. И все они сплетаются в диком танце. Дёргаются, корчатся, пересекают границы друг друга. Их размазывает по земле, их растирает по земле, а они вжимаются друг в друга. Мне становится и гадко, и терпко от такого единения. Подступает сладкая тошнота.

Я просыпаюсь глубокой ночью. На земле. Скидываю с себя руконоги чужих людей. Понимаю, что разбудило меня что-то уж очень насущное и не терпящее отлагательств. Тошнота. Головокружительная, перекручивающая всё моё тело. На трясущихся ногах (а вообще, чего врать?) – на четвереньках, очень по-собачьи я доползаю до кустов. Там, под звенящую партию ночи и напевы кузнечиков, меня выворачивает. Закончив, я устало сажусь на землю. Все спят. Я вдруг замечаю, что стискиваю в руках свою сумку. И это кстати: достаю бутылку воды и промываю рот. Сплёвываю. Нажимаю клавишу на телефоне: экран загорается – на нём семь пропущенных и три огромные цифры: 2:59.

<Вырванок про луну>

Люди винят луну, если в её полную фазу их душа расползается вкривь и в кровь. А кого стоит обвинить мне?

Я с тобою ночь, и я есть ты. Больше места для меня нет и не было никогда. Я лежу в саду и смотрю на крошки в небе. Чей это хлеб там? Не помню, как оказалась тут. Мои волосы разбросаны по земле. И со стороны я, быть может, сродни горгоне. Кому со стороны? Падет яблоко. Я вздрагиваю. Здравствуй. Падает ещё. Это похоже на шаги. И следующее – но уже в бочку с дождевой водой. И это похоже на иноземное «привет». И мне так страшно. Рядом с этим осиротевшем домом. С этим заросшим домом. С этим немым домом. Я готова подобрать сотни эвфемизмов, лишь бы. Кто-то сдул крошку с неба. Так мгновенно. Мне кажется, тут-то я и поняла, чем всё будет. Даже, возможно, поняла, чем всё было. Я чувствую землю затылком – и моя голова зарастает помехами. Мне чудятся дети поедающие иргу: их губы фиолетовы от ягод. Нагие дети, ворующие яблоки. Дед, прогоняющий их из сада. И дети вдруг оборачиваются мотыльками. Потом приходит слепой мальчик. Он своими щупальцами обнимает все предметы на пути. На пути к чему? Он всё перелапал, всё переощутил. Он трогает мои губы. Холодными, влажными пальцами трогает мои губы. «Скажи мне. Ты должна сказать мне. Просто скажи. Скажи, Лиля, ты берешь и говоришь». Меня трясёт. Меня прибило к земле. Чего ты от меня хочешь? Что сказать? Как сказать? Чем сказать? Он трогает, изучает мои губы. «Просто говори». Я молчу. Я целую мальчика. Я не нахожу слов, я нахожу эти синие, измазанные иргой губы. «Я же не вижу…я же ослеп. Темно, темно. Мне так темно. Скажи». И его лицо разлетается, уходит роем белёсых насекомых. Я держу в руках зелёную коробку, набитую мотыльками. В детстве я так любила их ловить. Ловила по одной и собирала в эту коробку. Потом радостно закрыла её. А когда приподняла крышку, оттуда взлетело от силы штуки три. Коробочка белёсых трупов. Белёсая луна. Белёсая вина.

Меня тошнит. И вырывает на землю. Мокрыми слипшимися мотыльками, перемешанными с землёй.

– Привет, – упало яблоко.

– Лиля, Лиля, наши крылья – ты своим нутром покрыла, – смеются дети. И улетают.

Я нахожу себя на кровати. Она вся промокла под моим телом. Меня рвёт. С. держит таз и мои волосы.

– Ну, ну, тише. Это пройдёт. Точно тебе говорю, пройдёт.

– А как же мотыльки?

– Какие мотыльки?

– Те… Я убила мотыльков.

– Никого ты не убивала. Всё хорошо. Сейчас пройдёт.

– А часы?

– Какие часы?

– Часы не тикают.

С. замирает и прислушивается.

– Тебе кажется: тикают, очень тихо, на кухне. Ну, чего ты? Смотри: тик-тик. Ты правда не слышишь?

«Правда». И меня снова сотрясает приступ рвоты.

<В день шестой>

Потом С. увидел занозы на моих ладонях и мы много ругались. Потом С. убегал при свете дня – на окраину Мнемозиры. Потом щёлкал выключатель – и даже в ночь – С. убегал.