Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба

Да, да, да. Это та самая июльская гроза, которая уже сорок лет не переставая гремит с того самого дня, когда страх заставил тебя надеть монашескую рясу. (Кричит, неожиданно и визгливо.) С того самого дня, как я взял тебя за руку, чтобы вести за собой от преступления к преступлению, от греха к греху, от лукавства к лукавству, чтобы в конце пути найти только адский огонь и вечную муку.

Вспышка молнии и раскат грома за окном.

(Торжествуя.) Слышишь! Слышишь!

Пауза.

Лютер (негромко): Я узнал ее…

Дьявол: Ну, конечно же, ты узнал ее, монах.

Лютер: Она и сегодня гремит в моем сердце, как самая сладкая музыка, которую Небеса, время от времени, посылают нам, чтобы могли утешиться среди земных скорбей и печалей… Гремит, как знак моего призвания.

Дьявол: Как знак твоей гибели, Мартин, как знак твоей гибели, дурачок.… Ведь не думаешь же ты, в самом деле, что с той высоты, с которой Всемогущий взирает на землю, Он различает какого-то жалкого грешника, который не может даже внятно объяснить, что он хочет!

Лютер (глухо): Милосердие Божие безгранично.

Дьявол: Нет, нет, Лютер… Помнится, сорок лет тому назад ты говорил совсем другое… Совсем другое, Лютер. Неужели ты думаешь, что за сорок лет может что-нибудь измениться?

Ослепительная вспышка молнии и оглушительный удар грома такой силы, что кажется, что он ударил в комнате. Тьма заливает сцену.

7.

Едва различимые во мраке очертания небольшого притвора церкви августинского монастыря, освещенный только двумя или тремя свечами. В центре сцены едва угадывается распростертое на полу перед Распятием тело брата Мартина.

В притворе появляется Иоганн Штаупиц, монастырский викарий и наставник Лютера. Какое-то время он стоит, словно не решаясь подойти ближе к молящемуся, затем делает несколько шагов и останавливается возле лежащего монаха.

Штаупиц (негромко): Мартин…

Лютер не отвечает.

Мартин!..

Лютер (глухо): Кто здесь? (Оборачивается.)

Штаупиц: Это я, Мартин, я… Брат Иоганн.

Лютер (издали): Господин викарий…

Штаупиц: Да, Мартин… Прости, что пришлось оторвать тебя от молитвы, но мне сказали, что ты здесь со вчерашнего утра. Прошло уже почти два дня.

Лютер молчит. Короткая пауза.

Я подумал, может быть, ты в чем-нибудь нуждаешься?

Лютер (глухо): Нет, господин викарий…

Штаупиц: Ты уверен, брат Мартин?

Лютер: Да, господин викарий. (Внезапно обхватив колени Штаупица и зарывшись лицом в его сутану, глухо рыдает.)

Короткая пауза.

Штаупиц: Ну, ну, Мартин, довольно. Что опять стряслось?

Лютер (едва слышно, сквозь слезы): Я погиб, святой отец. Погиб. Погиб…

Штаупиц: Мы все погибли, брат Мартин, если оставим надежду и откроем свои объятия отчаянью. Надеюсь, ты всегда помнишь об этом?

Лютер молчит. Штаупицсадится рядом с ним на ступеньки. Пауза.

Я разговаривал с твоим духовником. Он жаловался мне, что иногда ты исповедуешься больше шести часов, так что в конце исповеди он буквально валится с ног от усталости… (Мягко.) Если ты не жалеешь себя, то пожалей хотя бы его, Мартин… Неужели, ты и в самом деле такой великий грешник?

Лютер (глухо): Если бы было можно, я бы исповедовался ему не шесть, а тридцать шесть часов, если бы они только нашлись в сутках.

Штаупиц: Откуда такое чрезмерное рвение, брат Мартин?.. И что это за такие страшные грехи, в которых надо каяться по шесть часов? Вы, может быть, кого-нибудь убили или ограбили?

Лютер: Нет, святой отец.

Штаупиц: Никого?.. Тогда, может быть, обманули? Украли?

Лютер: Нет, святой отец.

Штаупиц: Тогда, должно быть, вы страшный богохульник, брат мой?

Лютер: Видит Бог, святой отец, что я никогда не богохульствовал, не обманывал, и никого не убивал.

Штаупиц (с улыбкой): Надеюсь, что это так, Мартин.