Метаэкология

Смерть в виде существа женского пола с косой восходит к древней арийской мифологии. Была Афина, богиня сражений. Были валькирии, они провожали души погибших воинов в Валгаллу. Была Маха, которая собирала, как желуди, отсеченные головы. Еще в сагах уладского цикла кельтских героев обучают боевому искусству некие демонические старухи. Но в первом, неискаженном, варианте была Дис, подстрекающая к битве, чтобы спариться с убитыми. От ее другого имени Хель происходит древнегерманское название ада. У римлян Дис (Дит) — одно из имен Плутона, владыки потустороннего мира. Созвучие «дис» и «деус», бог, указывает на родовую связь богов с демонами смерти и мертвецами (ср. Неl, hell, hölle — ад, helios — солнце, helig — цельный, святой). Отзвук дис-дита слышен в именах Дианы и Афродиты. Подобно богам, мертвые и умирающие наделены даром провидения, потому что им ведома последняя тайна — смерть. Так Гектор, дух испуская, смерть провещал Ахиллесу и услышал в ответ:

Умирай! А мою неизбежную смерть я
Встречу, когда ни пошлет громовержец и вечные боги.

Вещая отрубленная голова перешла в русскую сказку из общеарийских мифов, отголоски которых — в виде голов Мимира и Брана — сохранились также в кельтских и скандинавских сагах.

Поскольку зачатие более или менее случайно и последующие события жизни также зависят от многих обстоятельств, то смерть — единственное неслучайное, что делает нашу свободу иллюзорной, ибо нет свободы от смерти. Ее неизбежность искушает человека. Если нам предложен готовый сценарий с предопределенным концом, то можно, по крайней мере, стать режиссером и сделать его не столь банальным. Героизм — это в конечном счете борьба с неслучайным, неизбежным. Вызов, брошенный смерти, позволяет взять судьбу в свои руки, в этом его привлекательность для всех смертных.

Все, все, что гибелью грозит
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог.

На низовом уровне тот же эффект дают курение, пьянство, наркомания, все саморазрушительные действия, смысл которых не удается постичь с помощью линейной логики. Трагедия смерти переводится в комедийный план, обыгрывается в бурлесках, каприччос, карнавальных представлениях, перешедших из оргиастического культа смерти у язычников в христианскую традицию пляски смерти накануне Дня Всех святых. Переживание смерти в виде фарса очищает от страха. Это катарсис, первичная функция искусства.

Мы понимаем, что умрем, но не можем в это поверить. Здесь расходятся пути разума и веры, начинается двойная жизнь: одна в ожидании смерти, другая — в предвкушении бессмертия. Смерть становится переправой между антиподальными мирами праха и духа.

Как собаку

Когда жизнь только зарождалась, угроза ее случайного уничтожения — какой-то катастрофы — была очень велика. Существовал лишь один способ обеспечить сохранение жизни: тиражировать ее бесконечным числом копий. Простейшие организмы размножались делением — умирали, чтобы дать начало двум таким же. С появлением полового процесса возник и новый вид смерти. Клетки сливались, чтобы появилась иная жизнь, тут же приступавшая к тиражированию. На этой стадии смысл смерти как условия обновления совершенно очевиден.

Со временем, однако, между слиянием и тиражированием вклинилось какое-то число делений, не дававших самостоятельных организмов. Дочерние клетки оставались вместе и поддерживали, защищали или питали размножающуюся клетку. С таких многоклеточных образований и начинается парадокс смерти, ибо ничто, казалось бы, не мешает им жить вечно, производя все новые репродуктивные клетки. Более того, их смерть представляется неоправданной расточительностью, особенно с тех пор, как каждое из них обзаводится, в дополнение к генетическому своеобразию, уникальным жизненным опытом.

Смерть, однако, оказывается необходимой, поскольку в многоклеточном организме накапливаются направленные и случайные изменения, которые влияют на качество производимых половых клеток и могут привести к слишком значительному отклонению от видовой нормы. Смерть, таким образом, выступает в качестве механизма сохранения вида. В сущности, требуется ограничить не столько жизнь, сколько продолжительность репродуктивного периода, что и происходит в природе. Немало растений и животных умирают сразу же после размножения. У человека оптимальный репродуктивный период завершается в тридцать пять — тридцать семь лет. В течение многих тысячелетий такой же была средняя продолжительность жизни. Иисус немного не дожил до этого возраста, тогда как Сиддхарта стал Буддой как раз в тридцать пять. Вспомнив многих выдающихся личностей, которые умерли, убили себя или были убиты на дуэли (тоже вид самоубийства) в тридцать семь лет, можно убедиться в том, что этот возраст остается переломным как в физиологическом, так и в психологическом плане.