Читаем Метаэкология полностью

Пострепродуктивная жизнь не может быть слишком долгой, так как неразмножающиеся особи — балласт для популяции. Естественный отбор не контролирует старческие болезни, которые делают организм нежизнеспособным. Естественный предел жизни, по-видимому, ставится старением клеток и тканей и составляет около ста лет, колеблясь в довольно широких пределах. Поэтому мы и не знаем, когда умрем. Просто в один прекрасный день являются без предупреждения два господина в сюртуках, явно актерской профессии, отводят в уединенное место и всаживают нож в сердце. «Как собаку,» — сказал К., видимо, считая все происходящее позорным. В самом деле, не позор ли, что человек, существо по преимуществу социальное и метафизическое, все еще зависит от своего биологического прошлого, что именно оно, это жалкое прошлое, выносит приговор, не подлежащий обжалованию?

Однако, если быть до конца откровенным, сколько собирался протянуть К. в роли банковского служащего? Вл. Соловьев заметил, что вечную жизнь какой-нибудь дамы или карточного игрока даже вообразить невозможно, настолько она была бы абсурдна. Социальные игры, видимо, рассчитаны на ограниченный срок. Исполняя роль слишком долго, человек становится ее придатком, по правде говоря, пустым местом. Сами роли тоже стареют. Затем и происходят революции, чтобы позволить им, наконец, умереть.

Но, по Соловьеву, не лучше обстоит дело и с творческими ролями в области культуры. Гете, тиражирующий фаустов, Эйнштейн, без конца развивающий теорию относительности, не менее абсурдны, чем дама или карточный игрок. Лучшие произведения создаются в оптимальный репродуктивный период, а если гений проявился позже, значит, в свое время ему помешали. Конечно, долгая жизнь дает больше шансов, но не до бесконечности. Творец, создавший мир в короткий срок, должен отдохнуть. Его последующее вмешательство в дела этого мира разрушительно (вспомним Содом и Гоморру, потоп, египетские казни и пр.). Эйнштейн с порога отверг идею Вселенной, расширяющейся по Фридману, а Гете бестрепетной рукой клал под сукно сочинения молодых немецких романтиков. К тому же хорошо известно, что ценность произведения повышается с физической смертью творца.

Последний враг

Когда апостол Павел пишет: «Последний враг истребится — смерть» (Кор., 1, 26), он как будто забывает о христианской любви к врагам. Не везде и не всегда смерть считали врагом. Бывало, что к ней готовились как к празднику и даже отождествляли с венчанием, используя в обоих случаях символический сексуальный язык цветов. Невесту (иногда и жениха), обряжая, оплакивают, как будто готовят к смерти, хотя этот обычай давно получил иное истолкование.

В сходстве брачных и погребальных обрядов, в ожидании жертвенной смерти как невесты (Евангелие) проявляется глубокая интуиция, обнаруживающая эволюционную связь между смертью и половым размножением. Организмы, размножающиеся бесполым путем, в сущности, бессмертны, поскольку их потомство вполне идентично им самим. В противоположность этому, при половом размножении происходит рекомбинация генов, потомство никогда не идентично родителям, которые, таким образом, могут лишь частично продлить свое физическое существование в детях, но как индивидуальное сочетание генов исчезают безвозвратно, а это и есть смерть.

Чем выше индивидуальность, тем ощутимее утрата. Может быть, поэтому стоики рекомендуют опрощение как подготовку к встрече со смертью. Может быть, поэтому солдат одевают в униформу, приучают равняться, шагать в ногу. Не в какой-то малопонятной военной необходимости дело, а в том, что одинаковым легче умереть.

Человек вкусил плодов с древа познания, приобрел знание смерти, которое лишило его райского неведения, свойственного животным, и превратило его существование в процесс, переживаемый как трагедия с заведомо известным концом. Однако знание конца остается неполным. Ведь ни у кого нет личного опыта смерти. Все предположения относительно нее не подлежат проверке и относятся к области чистой метафизики (речь, разумеется, не идет о так называемой клинической смерти, при которой сознание не угасает полностью и продолжает генерировать некие — подсказанные массовой метафизикой — сюжеты).

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология