Метафизик 1 (СИ)

— Север? Бросьте. — Я продолжаю улыбаться, намекая Конфуцию на то, что не собираюсь идти у него на поводу — по крайней мере, здесь и сейчас. — Север подождет. Ну же, всего одну партию. Уверен, это будет незабываемое зрелище.

Народ по бокам от стола распаляется так, как будто я предложил не сыграть партию в шахматы, а, например, устроить невиданную по масштабам оргию. Несколько стариков начинают уговаривать Конфуция. Пока тот мнется, Хи Лийон встает со своего места и произносит, обратившись ко мне:

— Будьте осторожны, лорд Грэй. Как-никак, лорд Минэтоко, в отличие от всех нас, в свое время учился в столице на метафизика, так что...

Конфуций пронзает Хи Лийона столь испепеляющим взглядом, что тот ретируется со всей скоростью, на какую только способен.

— Ну хорошо, — наконец снисходительно говорит Конфуций-Минэтоко. — Я сыграю с вами одну партию, лорд Грэй. — Он садится на освободившееся кресло и прислоняет посох к столешнице. — Покажите мне, на что вы способны.

Я мысленно ухмыляюсь, понимая, что мне удалось вырвать у судьбы шанс.

Дело остается за малым: не упустить его.

Глава 6

Мне достаются белые — то есть черные, если судить по моим старым меркам.

Вокруг нас воцаряется тишина. Все почти как вчера ночью, перед началом поединка с Фан Лином — только, к счастью, нет этих дурацких флейт и барабанов. Хотя не удивлюсь, если какой-нибудь доморощенный гений решит притащить их сюда.

Конфуций педантично поправляет фигуры, бросает на меня исподлобья настороженный взгляд — словно пытаясь понять, на сколько ходов вперед я способен просчитать. Я стараюсь удерживать на лице каменную маску, как если бы мы играли не в шахматы, а в покер. Интересно, кстати, в этом мире играют в покер? Хотя бы просто в карты? Если нет, то... Возможно, я смогу прославиться как изобретатель карточных игр? Убийца-Демона-Принца и Автор-Пятидесяти-Четырех-Карт, благодаря которым у людей наконец-то появится возможность просадить за ночь целое состояние. А что, звучит как очень даже неплохая идея. Надо будет еще что-нибудь повспоминать из прошлой жизни.

Наконец, поизучав меня как следует, Конфуций выдвигает королевскую пешку на два поля вперед. Я тянусь к своей королевской пешке, когда интуиция подает свой голос. Стоп. Не торопись. Нужно выбрать что-то менее стандартное. Нужно навязать Конфуцию контригру с самого дебюта. Немного подумав, я выдвигаю вперед пешку «цэ» — сразу на две клетки. Скорее всего, когда-то я даже знал, как называется этот дебют. Судя по всему, я вообще достаточно много всего когда-то знал. А еще не страдал скромностью и прочей чепухой, мешающей жить.

Если мой ход и сбил Конфуция, то виду тот не подал. Мы принимаемся развивать фигуры и меняемся пешками в центре. Следом за конями я выдвигаю вторую слева пешку, чтобы вывести слона на большую диагональ. Конфуций многозначительно хмыкает и укрепляет центр своей слоновой пешкой. Я выдвигаю слона, а затем задумываюсь. Что, если в этом мире нет такого понятия, как рокировка? Вдруг, если я попробую сделать одновременно ход ладьей и королем, меня дружно поднимут на вилы? Или просто примут за шарлатана? Пару ходов я выжидаю, а затем выдыхаю: Конфуций уводит своего короля в длинную рокировку. Я отвечаю короткой, и наши короли оказываются на противоположных краях доски. Мне импонирует острая манера игры Конфуция — я даже почти простил ему ночное вторжение и удар в солнечное сплетение.

Мы начинаем атаку — Конфуций на королевском фланге, я на ферзевом. Его крайние пешки накатывают на меня подобно лавине, в то время как я уклоняюсь от размена слонами и пытаюсь выстроить свои ладьи по полуоткрытой вертикали «цэ». В этот момент Конфуций надолго задумывается, обхватив голову руками. Мне кажется, еще немного — и я увижу, как перед его лицом забегают нотации разветвляющихся шахматных вариантов. Кто-то из зрителей закуривает трубку — дым развеивается над столом настоящим туманом войны. Действительно, для полного погружения не хватает разве что барабанов. Очень надеюсь, что мысли все-таки не материальны: я не очень люблю отвлекающие факторы.

Наконец, Конфуций решается и жертвует пешку ради вскрытия крайней вертикали. Я смотрю на эту пешку, и мой энтузиазм постепенно гаснет. Ритм сердцебиения учащается, а по рукам пробегают мурашки. Не переоценил ли я свои возможности? Противник явно знаком с законами шахматной тактики и стратегии. Если я проиграю перед тем, как отправиться в изгнание... По сути, ничего катастрофического не произойдет, но моя самооценка хорошенько пошатнется.