Метафизика любви

Конечно, тем самым мы в первую очередь касаемся самого глубокого слоя личной жизни. Но личная жизнь в используемом здесь значении охватывает также и все то, что возникает из естественной солидарности с самим собой, и тем самым подчинена сфере счастья в более широком, но тем не менее важном и легитимном смысле. Она охватывает мое существование, мое здоровье, мое благополучие, мои повседневные дела и т. д. Она также охватывает все физические влечения, коренящиеся в человеческой природе, и духовные стремления - все то, что мы называем "желанием".

Но несмотря на то, что все это принадлежит к личной жизни, было бы совершенно неверно рассматривать имманентный характер, свойственный сфере инстинктов, потребностей и желаний, как отличительный признак личной жизни.

Личная жизнь не тождественна естественной солидарности с самим собой

Однако личную жизнь ни в коем случае не следует отождествлять с естественной солидарностью с самим собой, которая присуща каждому человеку и которая с моральной точки зрения не является ни хорошей, ни плохой, но сущностно связана с личным существованием и как таковая является хорошей и ценной. Никакой вид любви не может быть выведен из этой солидарности, или, как ее еще называют, себялюбия. Заключенный в ценностном ответе и прежде всего в любви интерес к любимому человеку никак не может иметь истока в этом себялюбии, и однако наши друзья и в первую очередь человек, любимый нами супружеской любовью, или сама любовь к нему принадлежат к нашей личной жизни per eminentiam. Понятие "солидарность" с самим собой связано, как мы уже видели, с тем, что не требуется никакой любви для заинтересованности в своем благополучии. В то время как благополучие или несчастья другого человека трогают меня не сами по себе, а только тогда, когда я занимаю по отношению к этому человеку благожелательную позицию, - интерес к моему собственному благополучию или несчастью дан мне от природы.

Я чувствую собственную физическую боль независимо от любой установки по отношению к самому себе. Я болезненно ощущаю несправедливое к себе отношение вне связи с любой установкой. Я стремлюсь быть счастливым, а не несчастным не потому, что люблю себя, а потому, что неизбежно и естественно переживаю счастье и несчастье как таковые.

Для такой солидарности характерно то, что она является как бы "азбучной истиной". Если я сообщу, что кто-то интересуется своим благополучием, то мне наверняка ответят, что данный факт не нуждается в констатации. Здесь мы имеем своего рода "холостой ход", как в случае аналитических предложений в кантовском смысле - некую самоочевидность, когда мы чувствуем, что cela va sans dire (это само собой разумеется) и не имеет смысла спрашивать - почему.

В противоположность этому совершенно не является само собой разумеющимся то, что кто-то озабочен благополучием или несчастьем другого человека и проявляет к ним большой интерес. Этот факт не имеет неизбежного, естественного характера заинтересованности своим собственным благополучием. Мы в этом случае с полным правом спрашиваем "почему", и такой факт становится интеллигибельным постольку, поскольку в его основе лежит совершенно новый фактор - любовь к другому человеку. То же самое верно в отношении всех подлинных ценностных ответов и особенно в отношении нравственных ценностных ответов. То, что человек борется за справедливость, что он охотнее пострадает от несправедливости, чем сам совершит ее, в равной степени не является неизбежным, само собой разумеющимся, совершенно не обладает плоской интеллигибельностью. Мы правомерно спрашиваем: почему? И только тогда, когда мы понимаем самостоятельную значимость соответствующей нравственной ценности или блага, для нас и проясняется в подлинной и гораздо более глубокой интеллигибельности то, почему данный человек может интересоваться этим - и не только может, но и должен. При интересе к собственному благополучию это "долженствование" не занимает такого места, поскольку этот интерес существует сам по себе. Таким образом, это типичное, широкораспространенное заблуждение - все сводить к этой плоской понятности или интеллигибельности и полагать, что это и есть надежная почва.

Сфера солидарности с самим собой как таковая хотя и не может быть охарактеризована как эгоцентрическая, тем не менее является типичной сферой "имманентного".

Личная жизнь, счастье и трансценденция