Метафизика любви

Ревность - это дурное чувство в нравственном смысле, ее не должно быть, т.е. ее следует преодолеть. Но нравственно ценным будет только такое ее преодоление, которое происходит в духе caritas. Когда же причиной отсутствия ревности является непонимание исключительности супружеской любви - специфически современный феномен вырождения - то это еще хуже, даже с нравственной точки зрения, чем наличие ревности, при условии, что она не приводит к серьезным аморальным поступкам, таким, как месть, убийство и пр. Если мы теперь должны сказать, что ревность коренится в естественной любви, то было бы совершенно неправильно считать, что в ревности или ее нравственной недостойности можно винить intentio unionis, стремление к взаимности. Конечно, стремление к взаимности играет решующую роль в ревности. Но, как мы видели, это стремление с необходимостью связано с темой этих категорий любви и без него они были бы невозможны, т.е. они потеряли бы без нее свою подлинность, были бы искажены. Недостижение или потеря взаимности должны приносить любящему глубокие страдания, иначе его любовь неподлинна. Если же он вместо чистого страдания, кровоточащего сердца отвечает ревностью, то это нравственно ложный и недостойный ответ, являющийся следствием не intentio unionis как такового, а отсутствия духа caritas, следствием существования в нашей душе областей незаконной чувствительности к несправедливости, выпадающей на нашу долю. С одной стороны, ревность возникает в результате замыкания в себе, которое обычно проявляется в том, как человек реагирует на причиняемое ему объективное зло. Любое ожесточение по отношению к любимому человеку, все насильственное в ревности, как и, прежде всего, желание зла сопернику являются следствием нашей «неспасенности», нашей падшей природы. Нравственно негативно не стремление к unio, а особая форма, которую оно принимает в ревности.

Во-вторых, в ревности имеет место перверсия любви постольку, поскольку unio предпочитают счастью любимого, о чем мы уже подробно говорили. Необходимо снова подчеркнуть: здесь виновато не стремление к unio, а то, что это стремление находится на первом месте, которое должно было бы занимать счастье другого человека - и эта перверсия представляет собой недостаток любви, недостаточно глубокую любовь, измену самой любви.

Поскольку, как мы видели, только преисполненность всякой естественной любви духом Христовой любви, духом caritas и может привести к полному раскрытию сущности этих особых видов любви, действительно сделать их любовью, - эти естественные ее виды, до тех пор пока они не «спасены» и все существо любящего не преобразилось во Христе, и могут давать такие цветы, как ревность.

Здесь можно сказать то же самое: не любовь как таковая виновата в этой нравственной опасности, а «неспасенность» такой любви.

Перверсию любви, которая заключается в ревности и при которой benevolentia (благожелательность) по отношению к любимому превращается в ожесточение, нельзя рассматривать как опасность, коренящуюся в сущности естественной любви, как следствие последней, хотя эта перверсия гораздо более тесно связана с любовью, чем другие нравственные опасности, актуализирующиеся в любви. Точно так же было бы несправед ливо, если бы мы рассматривали стремление силой обращать в свою веру других людей как коренящуюся в самой религиозной вере опасность. Насколько глубоко коренится в сущности подлинной веры и особенно подлинной любви к ближнему желание того, чтобы другой человек также обрел истинную веру, настолько же это желание отличается от стремления применить силу при религиозном обращении. Напротив, такая опасность глубоко коренится в природе падшего человека, а не в сущности истинной веры, которой она даже противоположна. Такое поведение, которое к сожалению часто встречалось в истории, в том числе - horribile dictu (страшно сказать) - среди христиан, является следствием тенденции к насилию, глубоко присущей человеческой природе и проникающей даже в религиозную сферу. Эта опасность заключается в том, что фанатично насаждается даже то доброе, что по самой своей сути не может насильственно насаждаться. Это не обычное эгоистическое насилие, это специфическая опасность, исходящая от идеалиста, думающего, что он исполняет свой долг. Хотя она вкрадывалась и в веру истинно религиозных людей и поэтому казалось, будто она возникает из нее, тем не менее такое насилие являлось в действительности следствием не их веры, а несовершенства ее. Оно коренилось в их падшей натуре и актуализировалось в их рере, которая, будь она совершенно чиста и подлинна, полностью преодолела бы эту тенденцию или осознала бы ее как несовместимую с собой. Мы это видим на примере святых.