Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки

Помимо широкой публики, издания и прожекты розенкрейцеров привлекли внимание и правительства, очень обеспокоенного событиями французской революции. Было заведено знаменитое «новиковское дело», наведшее изрядного страха на русских масонов. Любопытно, что в материалах дела, прежде всего «вопросных пунктах», отмечавших темы, вызывавшие особенный интерес следствия, часто мелькает слово «мартинизм». Подследственные старались друзей не выдавать, отговариваясь, как водится, легкомыслием и забывчивостью. Следователи держали под подозрением, среди прочих, славного нашего поэта М.М.Хераскова. В страхе он побежал к Державину. Тот решил защитить собрата по перу и обратился к фавориту императрицы, молодому Платону Зубову, что и решило дело: Херасков был выведен из-под удара. Севши писать благодарственное письмо, Михаил Матвеевич постарался подладиться под характер и стиль Державина и писал так: «Чудно мне, что некто враг мой вздумал оклеветать меня какою-то Мартинизмою, о чем я, по совести, ни малого сведения не имею. – Когда мне думать о мартинистах и подобных тому вздорах? Когда? – будучи вседневно заняту моей должностью – моими музами – чтением стихотворцев, моих руководителей» … Конечно, к Державину надобно было писать именно так. Однако Херасков принадлежал к числу масонов, причем был из самых ревностных. Посвящение он получил еще в семидесятых годах, работал потом «под молотком» самого Рейхеля, основывал вместе со Шварцем ложу «Гармония» и входил в самый узкий круг лиц, которые первыми приняли у нас розенкрейцерское посвящение. Надо думать, что, спрашивая его о мартинизме, следователи имели в виду отнюдь не невинное чтение трактата Л.-К. де Сен-Мартена, но вызывание духов и прочие магические операции в духе Мартинеса Паскалиса.

Содержание этих работ было в общих чертах известно как широкой публике, так и высшим властям. Так, в известной комедии «Обманщик», императрица Екатерина II вывела на сцену безвредного чудака по фамилии Радотов, который «бежит общества», «варит золото» и «имеет свидание с какими-то невидимками», руководствуясь ритуалами, которым его обучил старый каббалист, многим знакомый, поскольку во время, свободное от магических операций, торгует в лоскутном ряду. Так обстояло дело в 1785 году, когда комедия была написана. Всего через несколько лет, когда из Парижа стали доходить тревожные вести, отношение к мартинизму изменилось. При царском дворе пришли к выводу, что приверженцы этого учения занимали свое место в мозаике обществ и кружков, работа которых подготовила французскую революцию. Перечень причин, вызвавших таковую, был гораздо обширнее, однако и мартинистам довелось в ней сыграть свою роль.

Сам Сен-Мартен дожил до революционных событий, следил за ними с интересом и только жалел, что они не нашли себе адекватного продолжения в сфере духа. Любопытно, что в круге его ближайших учеников мы находим немало русских фамилий. К их числу принадлежал и граф С.Р.Воронцов, который предвидел грядущую русскую революцию и готовился к ней. В частности, он велел научить своего сына – будущего фельдмаршала М.С.Воронцова, пушкинского «полу-милорда» – ремеслу, затем, чтобы тот смог заработать себе на хлеб в будущей России… В любом случае, нужно сказать, что у нас еще долго читали его сочинения. Так, перечисляя в переписке с сестрой наиболее важные мистические сочинения, император Александр I указал на труды Я.Беме, которого он читал в переводе и интерпретации Сен-Мартена.

Граф де Местр

Заканчивая разговор о мартинизме, заметим, что в царствование Александра I на берегах Невы довелось появиться и даже блистать одному из самых известных французских писателей и политических деятелей строго консервативного направления, графу Жозефу-Мари де Местру. Граф прибыл в Санкт-Петербург 1802 году и провел в наших краях около полутора десятилетий, подвизаясь при царском дворе в должности сардинского посланника. Более того, он написал здесь несколько сочинений, приобретших всеевропейскую известность, одно из которых получило весьма любопытное заглавие «Санкт-Петербургские вечера» («Les soir'ees de St.-Petersbourg»). Речь, таким образом, пойдет о книге, составившей золотое звено «петербургского текста» французской литературы.