Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки

В позднейшем творчестве поэта наше внимание привлекает написанная на предстоявшее пятидесятилетие «северной столицы» ода, озаглавленная «Похвала Ижерской земле и царствующему граду Санктпетербургу». Содержание ее незамысловато: юбилейный жанр всегда налагает ограничения на полет фантазии одописца. Тем более любопытно, что автор нашел уместным и возможным посвятить четыре из тринадцати строф Оды иностранцам. «Авзонских стран Венеция, и Рим, / И Амстердам батавский, и столица / Британских мест, тот долгий Лондон к сим, / Париж градам как верьх, или царица», – писал он, напоминая об «образовательных путешествиях» в Европу, давно заменивших для большинства образованных русских паломничество к святым местам, и продолжал, выражая уверенность в том, что скоро и сам Петербург станет привлекательным для просещенных иностранцев: «Но вам узреть, потомки, в граде сем, / Из всех тех стран слетающихся густо, / Смотрящих всё, дивящихся о всем, / Гласящих: „Се рай стал, где было пусто!“». Как видим, темы Парижа и Петербурга сплетались в творческом сознании нашего галломана.

Радищев и Карамзин

«Физиология Петербурга» не составляла особого интереса для автора «Путешествия из Петербурга в Москву». Даже в первой главке, где уместно было бы дать несколько картин жизни окраин имперской столицы, увиденных из окна кибитки, мы читаем лишь о переживаниях героя и его сне. Следующая главка носит уже название «София», по имени незадолго до того учрежденного городка за окраиной Царского Села. Беглые замечания о Петербурге рассыпаны по тексту книги и не составляют собой единого целого. То это ироническое замечание о щеголе, который «родился и вырос в столице, и, если кто не кудряв и не напудрен, того я ни во что не чту», то описание бури в Маркизовой луже, то выдержанное в совсем мрачном тоне обращение к жителям Петербурга, беззаботно пользующимся плодами труда полунищих крестьян. Между тем, А.Н.Радищев был петербургский житель, имевший полгорода знакомых и занимавший в нем отнюдь не последнее положение. Квартиру он занимал в Грязной улице (теперь это дом 14 по улице Марата), летом живал в собственном двухэтажном доме на Петровском острове. Разумеется, его преимущественный интерес был направлен на более общие проблемы, вроде «цены прогресса» или «народного блага» – что, кстати, вызвало позднее критическую отповедь А.С.Пушкина в статье, которой тот дал показательное название «Путешествие из Москвы в Петербург». Признавая обоснованность радищевского негодования, Пушкин заметил, что его пафос происходил из довольно абстрактных источников – а именно, из перенесения на русский материал того, что писали французские публицисты об угнетении коренного населения европейских колоний в Америке. Что касалось русского крестьянина, то жизнь его была нелегка, однако не так безнадежна, как положение индейца, и связано оно было с помещиком целой сетью исподволь образовавшихся, органических связей. Рвать их на французский манер, как это намеревался Радищев, было бы слишком поспешным. Последующая история освобождения крестьян и ее отдаленные последствия в виде последовательности русских революций показали правоту Пушкина.