Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки

Во времена Алексндра II, наш город начал застраиваться многоквартирными жилыми домами. Никакого канона для этого типа строений попросту не существовало, однакоже отходить слишком далеко от ставших привычными глазу форм классицизма домохозяевам тоже не хотелось. Вот почему, пригласив архитектора, они обращались к нему с предложением выполнить фасад здания в духе классицизма – но не помпезного, с портиком и колоннами, а попроще, то есть ограничившись типовыми, а следовательно, минимальными по цене, декоративными деталями в виде наличников, тяг, карнизов, рустованных лопаток и всякого рода орнаментов. Сложившийся в итоге безордерный вариант французского по происхождению «стиля Людовика XVI» стал постепенно приобретать популярность примерно с середины пятидесятых годов XIX века, а в семидесятые годы стал практически ведущим направлением петербургской архитектуры. Дома, построенные в этом стиле, по сей день заполняют улицы петербургского центра и составляют ту архитектурную среду, в которой проходит жизнь рядового жителя центра, будь то окрестности Кузнечного, Сенного или Мальцевского рынка – а впрочем, и отдельные участки Невского проспекта. Спеша по делам или прогуливаясь, мы их почти не замечаем, что отнюдь не уменьшает силы психологического воздействия этого стиля. Более того, Петербург Достоевского или Блока – это прежде всего узкие улицы и набережные, застроенные в «стиле Людовика XVI», то есть «дешево и сердито», и очень узнаваемо «по-петербуржски».

Помимо «ретроспективных стилей», петербургские зодчие XIX столетия охотно перенимали и стили, сложение которых происходило в их время, а иногда и на их глазах. Как мы помним, в начале века они с должным вниманием отнеслись к той манере, которую разработали французские архитекторы «первой империи» и разработали вариант этого стиля, получивший название «русского ампира». «Вторая империя» также выработала собственный стиль, характерным признаком которого стало достижение впечатлений пышности и роскоши любой ценой, вплоть до переизбытка лепных украшений и смешения на фасаде элементов разного присхождения и стилевой принадлежности, никогда прежде не смешивавшихся. Как и в Париже, так и у нас было немало нуворишей, пыжившихся произвести подавляющее впечатление любой ценой – в особенности после начала «великих реформ», открывших широкую дорогу российскому капитализму. В результате у нас появилось достаточно много зданий, чтобы говорить о временном, но сильном увлечении петербургских зодчих «стилем Наполеона III» – или «стилем второй империи», которую он сперва основал, а после бездарно промотал. Прекрасные образцы этого стиля представлены у нас зданием Общества взаимного кредита на набережной Грибоедова (дом 13), Музеем училища Штиглица на Соляном переулке, и даже тем обликом, который приобрел фасад Мариинского театра после его перестройки, предпринятой в конце XIX века под наблюдением Виктора Шретера. Все эти импозантные здания несли печать знакомства с новым французским вкусом, который был ярче всего запечатлен в здании «Гранд-Опера». Оно было выстроено в Париже к середине семидесятых годов близ бульвара Капуцинов знаменитым Шарем Гарнье и поразило умы современников, что называется, наповал.

Обращаясь к европейскому опыту, отечественные архитекторы и домохозяева знакомились также со зданиями принципиально нового назначения, и принимали меры по их перенесению на берега Невы. Одной из таких инноваций стали пассажи, общая идея которых была заимствована из опыта парижских и брюссельских зодчих. К середине XIX века пассажи вошли у парижан в большую моду и едва ли не повсеместное распространение. Только в столице Франции их насчитывалось не менее полутора сотен, примерно на миллион жителей. По сути, пассажи стали уже не торговыми галереями, но храмами нового, буржуазного урбанизма, где проходила массовая и весьма эффективная выработка психологического типа людей новой, буржуазной эпохи. Все меньшее место в их жизни занимало стремление к спасению души, зато все большее – погоня за внешне обновляющимися, но внутренне однообразными развлечениями и удовольствиями. «Храм Божий» уступал место «святилищу гедонизма» и потребления.