Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки

Если вы не обладали большим капиталом или не имели видов на наследство, то надобно было потрудиться: одеться и сделать прическу по последней парижской моде, освоить азы светского обхождения и, разумеется, разговора на французском языке. За всем этим приходилось идти к петербургским французам – и все происходило именно так практически до конца XIX века. Достаточно перелистать любой изданный у нас учебник хорошего тона, чтобы заметить, что с первой и до последней страницы авторы прибегают к одному авторитету – французской салонной культуре. – «Если вам удалось сесть возле хозяйки и начать с нею один из тех отрывистых общественных разговоров, которые французы называют „à bâtons rompus“…». – «Если у кого-нибудь из ваших знакомых определенный для приема гостей день („jour fixe“)…». – «Теперь нам остается заняться вечеринками, этими дружескими собраниями, известными у французов под названием „un thé“…». Ежели эти подобранные почти наудачу цитаты из пособия, изданного в 1880 году в Петербурге некой Клеопатрой Светозарской, не убедили читателя – значит, вам нужно самостоятельно обратиться к учебникам хорошего тона и увидеть своими глазами, что французские салоны рассматривались в них едва ли не как «земля обетованная».

Состав французской колонии перестраивался и обновлялся, следуя изменениям на сцене европейской политики. Так, в первые годы Великой Французской революции к нам хлынул поток эмигрантов – аристократов по рождению и роялистов по убеждениям. Вспоминая приемы у княгини Шаховской, современник подчеркивал: «Во время революции этот дом был собрание всех эмигрантов. Там безвыходно сидели Полиньяки, Дамас, Шуазель, Сенпри, братья Иосиф и Ксавер Местер, Мишо и прочая». Так было во всех светских салонах Петербурга и Москвы – впрочем, не только салонах, но и штабах. Русские офицеры, имевшие возможность ознакомиться с деятельностью своего командования за несколько месяцев до вторжения наполеоновской «Великой армии», отмечали, что почти все значительные посты в нем занимали выходцы из других европейских стран. Немцы, конечно, преобладали, но и офицеров французского происхождения было немало. Ограничимся тем, что назовем имена только что упомянутых Э.Ф.Сен-При и А.Ф.Мишо. Позже у нас ставил военное дело выдающийся военный историк и теоретик Антуан-Анри (Генрих Вениаминович) Жомини. Швейцарец по рождению, он верой и правдой служил Наполеону, в 1813 году перешел на русскую службу, а в 1826 году даже получил чин генерала от инфантерии. Современники вспоминают, что он пользовался у нас величайшим авторитетом и служил верой и правдой. Интересно, что, проведя четверть века на царской службе, он умудрился не овладеть даже началами русской речи. Необходимости не было, поскольку в то время все, с кем приходилось общаться по службе, понимали генерала и так. В этом разделе стоит хотя бы кратко упомянуть и о маркизе Иване Ивановиче (Жане-Франсуа) де Траверсе, в течение более пятнадцати лет (а именно, с 1811 по 1828 год) занимавшего пост морского министра Российской империи – хотя бы по той причине, что с его легкой руки (точнее, дворянского титула) ближайшая к Петербургу, восточная часть Финского залива получила свое, общеупотребительное и в наши дни, разговорное наименование Маркизовой лужи.