Здесь есть и еще одна сторона. Ю. Эвола упоминает, что "черную мессу" может совершать лишь правильно поставленный и имеющий посвящение от Ватикана католический священник. Мы встречаем здесь трагическую антиномию Римского католицизма, связанную с его юридическим пониманием благодати, в том числе благодати священства. Она заключается в том, что священник, имеющий власть на принесение Бескровной Жертвы и ее совершающий (а католическое приношение действительно и реально, так как священство имеет преемство от Апостолов, а евхаристическая молитва произносится полностью и аутентично), в то же время, "употребив свою власть" на совершение иной жертвы, не теряет своего священства. И, пусть такие случаи крайне редки — мы могли бы даже допустить, что сегодня их нет вовсе — приходится признать, что черная месса как таковая "имманенто присуща" самой церковно-юридической стороне римо-католичества и выражает собой крайнюю степень правового понимания благодати. Не случайно православный мир, имеющий иную, также имманентно присущую ему изнанку, в виде "воинствующего атеизма" — не знает этой формы сатанизма, по крайней мере история не оставила нам свидетельств совершения черных месс в православном мире. Как не знает католический мир массового разрушения храмов или "безбожных пятилеток". Разговор об онтологических (никак не историко-политических!) корнях последнего выходит за рамки проблематики книги Эволы, и мы здесь вести его не будем.
Обратимся все-таки к самой книге и поговорим о так называемой "половой магии".
Происхождение всякой магии лежит прежде всего в представлениях о существовании некоей "добожественной сущности" — причем совершенно неважно, творится ли мир из нее "богом" или "демиургом", или же возникает самопроизвольно. Эту сущность можно именовать по-разному — от "Пралайи" или "Ungruind'a" до бердяевской "свободы" или "материи" Энгельса. Положение человека в данном случае всегда оказывается в подчинении у стихий и стихийных или отпадших духов — научаясь повелевать одними, он попадает в зависимость от других — и так до бесконечности.
Свободное творение Богом мироздания из ничего, равно как и проявления Его, манифестации в виде Божественных энергий, предполагает наличие между Богом и тварным космосом (включая "умный" или, по-славянски "оумный", ангельский мир небесных сил) невыразимой бездны, "незаходимого мрака" (св. Андрей Критский), преодолеваемого только в молитвенном предстоянии, делающем человека "богом по благодати". Молитва, в отличие от магии, выводит за пределы космоса. Магия же есть бесконечное вращение в разнообразных, пусть и очень высокого уровня, космических кругах. Магические законы в принципе есть расширенное естествознание или, в определенном смысле, "нефизическая физика", и, вероятно, есть неправда манихейского свойства в историческом церковном гнушении знанием этих законов. Однако следует помнить, что собственно первородный гpex и заключался в предпочтении магического древа общению с Богом лицом к Лицу.
Относительно конкретно половой магии можно сказать, что в ней имеет место перенесение законов чувственного мира в "область сверхчеловеческого", что является, по выражению Вл. Соловьева, "величайшей мерзостью" и причиной крайних падений"[1009]. По сути, речь идет о содомском гpexe в широком смысле слова — мы уже упоминали, что, согласно Книге Бытия, крайней степенью его стало посягновение содомлян уже непосредственно на Ангелов. Когда же в "половой магии" речь идет о суемудром перенесении чувственно-человеческого уже даже на сверх-ангельское, то приходится сказать — "отраднее будет Содому и Египту". Не случайно здесь появление гомосексуальных мотивов в деятельности Алистера Кроули, когда "содомский гpex" воспринимается не как немощь, но, напротив, как мощь.