Метафизика войны

Это неполный взгляд, потому что он рассматривает только то, что потеряно из-за исчезновения некоторых индивидов, а не то, что выросло до гораздо большей степени в других из-за военного опыта и в другом случае не появилось бы. Это становится даже ещё более очевидным, если мы рассматриваем не древние войны, которые во многом велись элитами, в то время как низшие слои война обходила стороной, а современные войны, которые затрагивают целые вооруженные нации и которые, более того, в своём тотальном характере вовлекают не только физические, но также и моральные и духовные силы, как вооружённых сил, так и мирного населения. Еврей Людвиг[15] выражал ярость относительно статьи, опубликованном в немецком военном обозрении, которая демонстрировала возможности отбора, связанного даже с воздушными бомбардировками, в которых испытание хладнокровной, немедленной, разумной реакции инстинкта направления против животного импульса или импульса подавленности в конечном итоге решает, кто сумеет получить наибольшую возможность убежать и выжить.

Негодование еврея–гуманиста Людвига (тем не менее, ставшего агрессивным пропагандистом идеи «нового Священного Союза» против фашизма) бессильно против того, что является верным в соображениях подобного рода. Если следующая мировая война будет «тотальной войной», это будет значить также и «тотальное испытание» сохраняющихся расовых сил современного мира. Без сомнения, некоторые будут уничтожены, а другие пробудятся и восстанут. Бесчисленные катастрофы могли бы стать только лишь высокой, но необходимой ценой героических вершин и нового освобождения примордиальных[16] сил в эти серые столетия. И таково фатальное условие для создания любого нового мира — а для будущего нам нужен именно новый мир.

То, что мы сказали здесь, нужно рассматривать только как введение в вопрос об общей ценности войны для расы. В заключение нужно рассмотреть три фундаментальных вопроса. Во-первых, так как мы предполагаем, что существует фундаментальное различие человеческих рас — различие, которое, согласно доктрине трёх степеней расизма, не ограничивается материей, но касается также души и духа — то нужно ожидать, что духовное и физическое поведение по отношению к опыту или испытанию войной различается у различных рас; следовательно, будет как необходимо, так и интересно определить направление, в соответствии с которым для каждой расы произойдёт вышеупомянутая реакция.

Во-вторых, необходимо рассмотреть отношения взаимозависимости между тем, что правильно понятая расовая политика может сделать для обеспечения целей войны, и, наоборот, что война при верном духовном отношении может сделать для обеспечения целей расы. Мы можем говорить в этом отношении о некотором виде семени или первичного ядра, созданного изначально или пробужденного расовой политикой, которое выявляет расовые ценности в сознании людей; о семени или ядре, которое принесёт плоды, придав войне ценность, в то время как, напротив, военный опыт, инстинкты и течения глубинных сил, появляющиеся из такого опыта, дают расовому чувству правильное, плодотворное направление.

И это ведёт нас к третьему и последнему вопросу. Люди привыкли говорить слишком обобщённо и слишком романтически о «героизме», «героическом опыте» и подобном. Когда их романтические представления уходят, то в наше время, кажется, остаются только материальные — такие, что люди, поднявшиеся и сражающиеся, считаются только «человеческим материалом», а героизм сражающихся связан с победой только как средство; а цель — это ничто иное, как увеличение материальной и экономической власти и территории данного государства.

Учитывая соображения, на которые мы указали, необходимо изменить это отношение. Из «испытания огнем» изначальных сил расы именно героический опыт, превыше всех других, был по своей сути средством для духовных и внутренних целей. Но есть нечто большее: героический опыт отличается по своим результатам не только у различных рас, но также и согласно тому, насколько внутри каждой расы оформилась и пришла к власти сверхраса. Различные степени этой творческой дифференциации соответствуют многим способам героического существования и многим формам пробуждения посредством героического опыта. На нижнем плане возникают гибридные, в своей основе жизненные, инстинктивные и коллективные силы — это в некоторой степени похоже на пробуждение в большом масштабе «первобытной орды» с солидарностью, единством судьбы и уничтожения. Постепенно этот в основном натуралистический опыт очищается, становится более величественным и светлым, пока не достигнет высшей формы, соответствующей арийской концепции «священной войны», победы и триумфа как вершины, так как его ценность идентична ценностям святости и инициации, и, наконец, смерти на поле боя как mors triumphalis, не как риторической фигуры, но как действительного преодоления смерти.