Читаем Метафизика взгляда. Этюды о скользящем и проникающем полностью

Но даже в поверхностном приятельстве с мужчиной или ничего не значащем кокетстве с женщиной есть своего рода магия, пусть куда более слабая, чем в дружбе и любовной связи, но и она тоже притягивает человека к жизни, да, бывает, еще покрепче, чем магия готического собора: в сущности, люди в жизни только тем и занимаются, что выискивают для общения таких людей, стремятся к таким профессиям и выбирают такое времяпровождение, в которых был бы максимум магии, и вот, попадая в магическое поле, по сути любого порядка (например, всего лишь общаясь с другом или любящей женой) мы просто не можем до конца понимать слова Будды о преходящности вещей: слова эти отскакивают от нас, как горох от стенки, мы их нутром не чувствуем, ибо магия на то и магия, что упраздняет или, точнее говоря, замедляет преходящность вещей, – это потом, в размышлении или медитации, станет очевидным, что вы и ваш друг или ваша жена – настолько преходящи, что сами чувства дружбы и любви в значительной мере обессмысливаются, но это, стоит повторить, будет только потом, в размышлении и в медитации, если вообще будет, а пока мы с ними общаемся, никакого чувства преходящности в нашей душе и в помине нет.

А поскольку жизнь заключает в себе великое множество магических моментов, ощущать ее преходящность не так-то просто, последняя возможна только между магическими узлами, – поэтому только там и тогда, где и когда не сплелись у человека магические отношения любви и дружбы, не состоялся сильный магический талант, по каким-то причинам порвались нити житейской магии (домашние животные, уютный домашний очаг, любовь к природе, к книгам, к воспоминаниям детства и юности и пр.), – да, только там и тогда ослабляется исконная связь человека с жизнью и создается почва для самого загадочного в мире поступка: самоубийства.

Итак, подытоживая – есть два рода магии: волшебная и повседневная, первая – мощная, как океанская волна и в глубинном смысле не затрагивающая сущность человека, она внеположна его характеру и сметает его свободу с легкостью разбушевавшейся стихии, человек как правило не в силах ей сопротивляться, он попадает в воронку магических течений и крутится там, пока они его не отпустят, в «магическом Гольфстриме» он много и страшно страдает, но при этом испытывает и возвышенные, блаженные состояния, – «все, все, что гибелью грозит», – сказал об этом Пушкин.

Рано или поздно, однако, магические силы отпускают своего пленника, как нимфа Калипсо спустя семь лет отпустила Одиссея (он их пережил как семь дней), и тот выходит из страдальчески-зачарованного пространства, точно воин возвращается с войны: в его душе некоторая заслуженная гордость от неординарного испытания (не каждому дано испытать роковую любовь, рулетку до полного разорения или хождение по грани между высшей властью и гибелью) странно уживается с восприятием пресности повседневного хода вещей (как трудно после изысканных сексуальных наслаждений возвращаться к упорядоченно-равномерной супружеской жизни) и вместе сознанием тонкого унижения (все-таки что там ни говори, а высшие магические силы играли гордецом как игрушкой).

Да, что-то было «не так, как нужно», но поправить ничего нельзя, да если бы и можно было, не стал бы поправлять, потому как любая магия, в том числе и насильственная, представляется нам поначалу и по мере переживания посланием судьбы, а потом, когда она пережита и осмысляется задним числом – «сюжетом свыше», – то есть только когда этот сюжет полностью исчерпывается, насильственная магия ослабляется – и выпускает человека из своих сладостно-смертоносных объятий, но не раньше! и тогда – куда возвращается человек?

Правильно: к родной сестре «насильственной магии» – магии тихой, ненавязчивой и повседневной: той, что дает больше, чем обещает (она вообще по сути ничего не обещает), которая никогда не разочаровывает (потому что не стремится ни к какому особому очарованию) и которая держит нас на поверхности жизни, не давая утонуть в подводных безднах и разного рода смертоносных течениях.

Случается, впрочем, что и нити повседневной магии – те самые, из которых соткана жизнь – по тем или иным причинам ослабевают, и тогда человек ищет им замену, иногда удачно, иногда нет: меняя женщину, профессию, место жительство или образ жизни, человек всегда немного рискует, ибо потеряв одно, не всегда приобретаешь равноценную замену, можно очень много потерять и очень мало приобрести, – но даже в самом малом приобретении должна наличествовать та драгоценная йота качественно новой магии, которая одна только и оправдывает любые потери и изменения, и если ее нет или природа ее оказалась насквозь лживой и соблазнительной, человек окончательно проваливается в пустоту депрессий, отчаяния и самоубийства.

Перейти на страницу:

Все книги серии Тела мысли

Оптимистическая трагедия одиночества
Оптимистическая трагедия одиночества

Одиночество относится к числу проблем всегда актуальных, привлекающих не только внимание ученых и мыслителей, но и самый широкий круг людей. В монографии совершена попытка с помощью философского анализа переосмыслить проблему одиночества в терминах эстетики и онтологии. Философия одиночества – это по сути своей классическая философия свободного и ответственного индивида, стремящегося знать себя и не перекладывать вину за происходящее с ним на других людей, общество и бога. Философия одиночества призвана раскрыть драматическую сущность человеческого бытия, демонстрируя разные формы «индивидуальной» драматургии: способы осознания и разрешения противоречия между внешним и внутренним, «своим» и «другим». Представленную в настоящем исследовании концепцию одиночества можно определить как философско-антропологическую.Книга адресована не только специалистам в области философии, психологии и культурологии, но и всем мыслящим читателям, интересующимся «загадками» внутреннего мира и субъективности человека.В оформлении книги использованы рисунки Арины Снурницыной.

Ольга Юрьевна Порошенко

Культурология / Философия / Психология / Образование и наука
Последнее целование. Человек как традиция
Последнее целование. Человек как традиция

Захваченные Великой Технологической Революцией люди создают мир, несоразмерный собственной природе. Наступает эпоха трансмодерна. Смерть человека не состоялась, но он стал традицией. В философии это выражается в смене Абсолюта мышления: вместо Бытия – Ничто. В культуре – виртуализм, конструктивизм, отказ от природы и антропоморфного измерения реальности.Рассматриваются исторические этапы возникновения «Иного», когнитивная эрозия духовных ценностей и жизненного мира человека. Нерегулируемое развитие высоких (постчеловеческих) технологий ведет к экспансии информационно-коммуникативной среды, вытеснению гуманизма трансгуманизмом. Анализируются истоки и последствия «расчеловечивания человека»: ликвидация полов, клонирование, бессмертие.Против «деградации в новое», деконструкции, зомбизации и электронной эвтаназии Homo vitae sapience, в защиту его достоинства автор выступает с позиций консерватизма, традиционализма и Controlled development (управляемого развития).

Владимир Александрович Кутырев

Обществознание, социология
Метаморфозы. Новая история философии
Метаморфозы. Новая история философии

Это книга не о философах прошлого; это книга для философов будущего! Для её главных протагонистов – Джорджа Беркли (Глава 1), Мари Жана Антуана Николя де Карита маркиза Кондорсе и Томаса Роберта Мальтуса (Глава 2), Владимира Кутырёва (Глава з). «Для них», поскольку всё новое -это хорошо забытое старое, и мы можем и должны их «опрашивать» о том, что волнует нас сегодня.В координатах истории мысли, в рамках которой теперь следует рассматривать философию Владимира Александровича Кутырёва (1943-2022), нашего современника, которого не стало совсем недавно, он сам себя позиционировал себя как гётеанец, марксист и хайдеггерианец; в русской традиции – как последователь Константина Леонтьева и Алексея Лосева. Программа его мышления ориентировалась на археоавангард и антропоконсерватизм, «философию (для) людей», «философию с человеческим лицом». Он был настоящим философом и вообще человеком смелым, незаурядным и во всех смыслах выдающимся!Новая история философии не рассматривает «актуальное» и «забытое» по отдельности, но интересуется теми случаями, в которых они не просто пересекаются, но прямо совпадают – тем, что «актуально», поскольку оказалось «забыто», или «забыто», потому что «актуально». Это связано, в том числе, и с тем ощущением, которое есть сегодня у всех, кто хоть как-то связан с философией, – что философию еле-еле терпят. Но, как говорил Овидий, первый из авторов «Метаморфоз», «там, где нет опасности, наслаждение менее приятно».В этой книге история используется в первую очередь для освещения резонансных философских вопросов и конфликтов, связанных невидимыми нитями с настоящим в гораздо большей степени, чем мы склонны себе представлять сегодня.

Алексей Анатольевич Тарасов

Публицистика

Похожие книги