Метафизика взгляда. Этюды о скользящем и проникающем

XLVII. – Правда, рано или поздно приходит время, когда волшебство и ощущение «иного мира» начисто улетучиваются из Оргазма, и остается одна правдивая и неприглядная физиологическая основа: как заржавленный механизм, Оргазм начинает отправляться однообразно и со скрипом, обнаружились вдруг с шокирующей ясностью условия, при которых он возможен и при которых невозможен, которые ему благоприятствуют, а которые нет, – и вот тогда человек сам себе начинает напоминать старую, но чрезвычайно сложную механическую куклу, которую еще пока не вскрыли, но в которой и без того отчетливо прощупываются развинченные болты, торчащие пружины и потертые шестеренки, однако – поистине как в лучших сказках – если на протяжении жизни супруги не состояли послушно на службе Его Величества, но умели искусно пользоваться Его великими энергиями ради самой высокой цели – построения человеческой любви, образ куклы как по волшебству исчезает, и на полотне прожитой жизни остаются два человека: мужчина и женщина, причем их половые признаки отныне целиком и полностью поступают в услужение Господину куда более великому, чем Его Величество.

XLVIII. – Как странно загадочна природа нашей тени – она вроде бы мы и не мы одновременно, в нее можно стрелять, и нам будет только смешно, но искажения ее до безобразия для нас в то же время очень даже неприятны – так еще более заманчивы и необозримы наши собственные возможности: что мы могли в жизни сделать, но не сделали? почему мы иной раз противоречивы до неузнаваемости? можно ли говорить о нас в отдаленных возрастных фазах или экстремальных ситуациях как о разных людях – двойниках – или эту нашу непостижимую многоликость следует принять как данность? и наконец, что будет с нами после смерти или было до рождения? итак, любая тайна жизни сводится в конечном счете к простой и ясной философии своих возможностей, а поскольку последние практически неисчерпаемы – о том же самом твердит нам и современная физика – постольку и тайна жизни остается неисследимой, – и вот самую наглядную, самую повседневную, самую первичную для нас с биологической точки зрения демонстрацию игры собственных возможностей, когда мы, оставаясь самим собой, в то же время делаемся совсем другими, и по сути все время играем со своей тенью, причем игра эта настолько естественна и правдоподобна, что мы не задумываясь называем ее жизнью, – итак, такую демонстрацию игры с тенью, доставляющую нам помимо смысла и содержания жизни еще и предельное физическое блаженство, мы имеем в любви к женщине и пуповинным образом завязанном на ней механизме Его Величества Оргазма.

XLIX. – Отсюда и та самая знаменитая изюминка в Его Величестве, на которой построено все Его неотразимое наслаждение: ведь выхождение семени затормаживает, вплоть до полнейшего исключения из сферы восприятия, любое другое чувство, любую мысль, любое воспоминание, любое представление, – во время Оргазма замирает на короткое время вся наша субъективная жизнь в великом ее разнообразии: но замирает как в жаркий полдень, замирает как в моцартовской паузе, замирает – хотелось бы верить – как в смерти, и только это энергийное замирание обеспечивает механизм сладострастия, – разве не любопытно?