Метафора в политической коммуникации

Вполне закономерно, что постулаты М. Осборна претерпевали изменения и уточнения. Усилия исследователей риторического направления были направлены не только на поиск архетипичных, т. е. универсальных метафор и их вариаций, но и на выявление культурно обусловленной специфики политической метафорики. Поиску ключевых культурных метафор, использующихся на протяжении длительного периода времени, посвящено исследование Рональда Карпентера [Carpenter 1990]. Исследователь рассмотрел американский публичный дискурс (со времен Американской революции до середины 80-х годов XX в.), так или иначе имеющий отношение к участию США в войнах, и обнаружил, что во многих американских политических обращениях американские солдаты представляются как frontiersmen – люди, живущие или работающие в приграничной зоне. Ранняя история США – это история продвижения европейских поселенцев с восточного побережья на Запад, сопровождавшегося конфликтами с Британской метрополией и военными столкновениями с индейцами. Образ сильного и смелого человека из приграничной зоны (frontiersman), «охотника из Кентукки», «воина с западными индейцами» на протяжении долгого времени используется для привнесения положительной оценки в образ американского солдата. Соответственно, и для врага находятся подходящие исторические аналогии. Например, в конце 1890-х годов президент Т. Рузвельт сравнивал вооруженных филиппинцев (во время конфликта с американскими войсками) с команчами, сиу и апачами [Carpenter 1990: 4].

Много внимания уделялось метафорике милитаристского дискурса [Heisey 1993; Ivie 1987, 1989; Medhurst et al. 1990]. Такие исследования, в частности, показали, что в американской политической коммуникации устойчивы метафоры дегуманизации врага; религиозно окрашенные метафоры противостояния добра и зла; метафоры, апеллирующие к американской военной истории.

Помимо архетипичных и специфичных политических метафор, внимание исследователей в прошлом веке было направлено на анализ аргументативного потенциала политической метафорики. По понятным причинам материалом для таких исследований служили метафоры в выступлениях победивших на выборах политиков. Так, С. Дафтон [Daughton 1993] исследовала метафоры в первом инаугурационном обращении Ф.Д. Рузвельта, Х. Стелцнер рассмотрел метафоры в речи Дж. Форда [Stelzner 1977]. В работах Р. Айви проанализированы метафоры и их взаимодействие с изложением фактов в речи Г. Трумана и его антисоветской доктрине [Ivie 1986, 1999]. Вместе с тем метафоры в идиолектах политиков, оппозиционных существующей власти и претендующих на нее, также рассматривались как важный материал для исследования метафорической аргументации в целом [Blankenship 1973; Henry 1988].

Анализ архетипичных метафор в идиолектах политиков был направлен не только на поиск подтверждений того, что метафоры обладают значительным аргументативным потенциалом, но и на выявление причин прагматических неудач. Как показывает Х. Стелцнер, американский президент Дж. Форд объявил, что намерен вести войну с инфляцией, но не смог проводить соответствующую политику и «доказать подлинность однажды произнесенной метафоры, которая требовала от него больше, чем он хотел или мог сделать» [Stelzner 1977: 297].

Исследователи политической метафорики обращались и к более ранним эпохам. Например, в исследовании Й. Йенсен рассмотрены метафоры родства, которые активно использовались в период американско-британского противостояния накануне Американской революции [Jensen 1977].

Хотя разрабатываемые в рамках политической лингвистики лингвопрагматические аспекты функционирования метафоры важны, они не исчерпывают всей сложности феномена политической метафоры. Примечательно, что по мере становления когнитивного подхода исследования политической метафоры, декларируемые как риторические, по существу обращались к анализу метафоры как когнитивному феномену.