Метагалактика 1995 № 1

Вскоре все клыки Гинго были выбиты. Перед глазами слабеющего императора плыли круги, кровать вместе с собакой ходила ходуном, его рука, пытаясь проникнуть в собачье горло, несколько раз промахивалась, наконец она всунулась в окровавленную глотку и принялась лихорадочно шарить в ней, стараясь нащупать камень. Но тот успел уйти глубоко в пищевод. Заревев в бессильной злобе, император вновь потянулся к кинжалу, намереваясь распороть брюхо проклятой твари, как вдруг простертая перед ним собака судорожно изогнулась и лапы ее сделались маленькими человеческими ручками, а вслед за ними преобразилось и все тело. Перед изумленным Гомбарумом лежал один из императрицыных шутов — уродливый карлик со сморщенной рожицей!

Время, отведенное Гинго для пребывания в облике собаки, истекло, он снова стал самим собой. Но раны, которые Гомбарум нанес животному, перешли на тело карлика. Гинго весь был страшно исполосован ножевыми ударами, зубы были выбиты, из горла хлестала кровь.

Увидев его, император даже привстал, пораженный внезапной догадкой.

— Астиальда! — взревел он, в ярости взмахнув здоровой рукой. — Когда я верну камень, я убью эту мерзкую колдунью! Задушу ее своими руками!..

— Нет, Гомбарум, — раздался негромкий голос за его спиной. — Тебе уже не удастся это сделать. Твоя волшебная сила изошла из тебя, и невидимая стена, окружающая Запретную Башню, исчезла. Ты видишь, я смогла войти в твое неприступное логово.

В смертельном ужасе Гомбарум оглянулся. Перед ним стояла Астиальда, непроницаемо-холодная, в облегающем белом платье и голубой мантии, скрепленной золотой фибулой на правом плече. Глаза императрицы надменно сверкали при свете рубиновых камней, озаряющих зал.

— Ты все-таки добралась до меня… — просипел Гомбарум и, пошатываясь, сделал по направлению к ней неверный шаг. Все качалось перед его глазами, плыли круги, в голове усиливался шум. Лицо его залила смертельная бледность. — Зря я не послушал Эройю и не убил тебя вчера…

Теряя силы, он сделал к ней еще шаг, другой, его здоровая рука поднялась и, дрожа, потянулась к ее горлу. Усмешка скривила тонкие губы Астиальды. В ее руке возник хрустальный флакон. Она плеснула содержимым флакона на грудь и лицо Гомбарума, и тот, взревев, покрылся черными, с каждым мгновением увеличивающимися пятнами, которые стремительно разъедали кожу, мясо и кости императора. Перед Астиальдой был уже не колдун, а простой смертный, корчащийся в агонии, бессильный даже против ее слабых чар.

Гомбарум зашатался и рухнул к ногам императрицы. Ядовитая жидкость довершала то, что начал Гинго в образе собаки. Спустя несколько мгновений тело Гомбарума представляло собой груду обугленных, кровоточащих комков мяса и костей, на которую с жадностью набросились псы.

Астиальда брезгливо обошла их грызущуюся свору и приблизилась к ложу. Гинго, тихонько постанывая, лежал неподвижно. Глаза его, в которых отражалась попеременно боль, ужас, восхищение и немая мольба, не отрывались от лица Астиальды. Он пытался что-то сказать, разбитые губы его шевелились, стараясь сложиться в улыбку, грудь судорожно вздымалась.

В горле у карлика захрипело, забулькало, когда он попытался приподнять голову навстречу подошедшей госпоже.

— Лежи спокойно, мой верный Гинго, — ласково произнесла императрица и сделала над ним легкое движение рукой. — Я знаю, что ты хочешь сказать мне. Ты сделал все, что было в твоих силах, и даже то, на что я не смела надеяться: ты вырвал из запястья Гомбарума колдовской камень и успел проглотить его прежде, чем он заставил тебя окаменеть. Гомбарум мертв. Ты вправе ждать от меня награды. Помнишь прекрасного юношу, которого показал тебе волшебный поднос? Сейчас ты станешь им и на твоем теле не будет ни единой царапины… И я здесь же, на этом ложе, вознагражу тебя за твою службу… Награда будет неслыханно, по-императорски щедрой, мой верный, милый, прекрасный Гинго…

Говоря это, она расстегнула фибулу и мантия упала к ее ногам. Гинго лежал, не смея пошевелиться. То, что он видел, казалось ему сном. Императрица отвела от своей груди легкую ткань и оголила плечо; затем обнажилась грудь, украшенная несколькими нитками драгоценных бус; мягко зашуршав, упало платье, оставив на белом, как снег, теле лишь тонкий набедренный пояс, усыпанный алмазами и изумрудами. У карлика захватило дыхание. Перед ним стояла нагая богиня, ослеплявшая блеском своей красоты!

Улыбаясь все той же отрешенно-надменной улыбкой, какой она встретила взгляд Гомбарума, императрица приблизилась к залитому кровью ложу, присела на его край и наклонилась над Гинго.

— Гинго, мой верный Гинго… — шептала она, все ниже склоняясь над карликом.

Аромат ее духов кружил ему голову, а когда свесившийся сосок Астиальды как бы невзначай коснулся его лица, он едва не потерял рассудок Из горла его доносился хрип, потом из полураскрытого рта вместе с тоненькой струйкой крови вырвалось бессвязной восторженное восклицание.

— Потерпи еще немного… — прошептала Астиальда, белоснежной змеей изогнувшись над маленьким окровавленным тельцем.