Метагалактика 1995 № 1

Вот уже почти месяц он живет в этой стране. Ее лихорадит. Третий год кипят страсти, с трибун не сходят краснобаи-политики. У них это называется «перестройка». Если бы знать, чем это все кончится и что будет завтра. Завтра… вот надо хлопотать о продлении визы. А почему надо? Странно, но объяснить этого он себе не мог. Что он здесь нашел? До приезда, пусть не очень сильное, но у него было желание, было что-то впереди. Теперь он здесь, желание исполнилось, а что же впереди? И все-таки визу он продлит.

Все стены его гостиничного номера увешаны работами «еще не известных миру» художников. Эти картины и картинки он покупал не только в художественных салонах, но и в Измайлове и на пешеходном Арбате. Иногда он от скуки разглядывал их, даже перевешивал с места на место, словно стараясь найти что-то. Вот его портрет, написанный уличным художником у колонн вахтанговского театра. Портрет льстил ему, и даже неискушенный ценитель живописи мог понять, что автор не был профессионалом в точном смысле этого слова, но он все же подсознательно уловил во взгляде вопрос, тяжелый как камень и неотвязный как тень.

Ужинать в ресторан Алексей не пошел, заказал в номер немного холодной телятины, кефир и овсяное печенье. Чай он всегда готовил сам и повсюду возил с собой толстощекий фарфоровый чайник, две небольшие пиалы, кипятильник, черный и зеленый, иногда еще и желтый чай, сушеную мяту. Обряд чаепития он, как эстафету, принял от своего деда Егора и старался ежедневно выкроить на это время. И теперь Алексей неторопливо наливал понемногу в пиалку чай и смотрел в темное вечернее небо с едва заметными огоньками звезд. Раздумья… с годами они становились все тяжелее. Детство и отрочество светились из глубины прожитого, как один долгий солнечный воскресный день. Совсем еще юная, самая красивая и самая добрая на свете мама. Большой сильный отец, он может все понять и объяснить — с ним так все просто и легко. Добродушный, всегда заряженный на шутку, дед Егор — мамин отец. Брат Андрей… Их уже никого нет. И, как почти всегда в такие минуты, сами собой поднимались в памяти и зазвучали строчки из той самой тетради брата. Алексей столько раз вчитывался в них, пытаясь понять случавшееся, что скоро выучил наизусть эти несколько десятков стихотворений, и они жили в нем и помогали жить ему, особенно выручая, когда он оставался наедине с самим собой.

Некоторые из них, как и эти десять строчек, никак не вязались с жизнью брата, его судьбой:

«Еще так недавно
Все было и просто и ясно.
Еще так недавно
Светило мне солнце на небе атласном,
Не правда ль, забавно?
А нынче смотрю — непогода, метели
Стучат в мои ставни,
И пусто и холодно ночью в постели.
Не правда ль, забавно?»

Андрей был счастлив в семье, и появление таких стихов было непонятным. Может быть он угадывал душевное состояние его, Алексея?

Алексей вспомнил прямой, немигающий взгляд жены Андрея — Жаклин, когда она, вцепившись в его руки выше локтей, молила и требовала: — Ну скажи, ведь это же не самоубийство, ведь правда? Он же ничего не сказал, не написал! Ну скажи, почему эта газетная… Алексис, скажи, как это могло случиться?

Что он мог ей сказать?! Разумеется, он не скажет ей не только о последней странице тетради, но и о самой тетради, которая пришла Алексею по почте уже после всего случившегося.

А в тетради на последней странице было написано следующее: «Алеша, родной, прости меня. Я очень виноват перед вами всеми… Прости, что не могу ничего объяснить — так лучше. Стихи в эту тетрадь я писал только для себя, делай с ними все, что сочтешь нужным.

Прости, родной, прости.»

И далее были его последние стихи.

«Настанет час
Весенней звездной ночью
Луна взойдет над скопищем домов,
Проснется мрак и огоньки затопчет
И растечется ручейками снов.
Я пролечу над спящими полями,
И тихий свет рассыплется на миг…
Ты помяни меня глотком молчанья,
Цветком раздумья светлым помяни.»

Андрей Иванович Ижеславский около одиннадцати часов ночи 28 марта 1985 года разогнал свой пежо, выскочил на набережную, пересек полосу встречного движения и, разрушив парапет, рухнул в Сену.

II

Жаклин Борси все делала сама. Она сама нашла Андрея и сама устроила свое второе замужество. Умная женщина, очень многое умевшая видеть в людях и потому многое им прощавшая, не могла простить своему первому мужу неуклонной убыли состояния, оставленного ей отцом. Говорили, что супруг также не был сильно огорчен, когда ему показали на дверь, и быстро укатил куда-то со своей подружкой, оставив энергичной жене крошку Мишель.