Метагалактика 1995 № 1

«Хорошо никуда не спешить,
Ни о чем не жалеть, не желать,
Губы солнцу подставить и длить
Эту маленькую благодать.
А по небу плывут облака.
А в цветке копошится пчела.
Так легко, будто чья-то рука
Тяжесть лет с плеч усталых сняла,
И рассеялась серая мгла.
Так светло, будто свет изнутри
Начинает лицо освещать.
Мысль, растаяв, течет за миры…
Но, чтоб не было в этом и тени игры,
Надо много пройти и узнать…»

Стихи отзвучали, но осталась тихая, едва различимая музыка и танцующие пятна света. Они множились, разбегались и сливались, подчиняясь плавному ритму музыки, убаюкивали но не усыпляли.

Вот два сиреневых пятна остановились на одном уровне и вокруг них движение стало постепенно замедляться, утихать, и Алексей вдруг ясно увидел перед собой живое девичье лицо с темно-сиреневыми глазами! Он вздрогнул и огляделся по сторонам. Вокруг все было по-прежнему. Только молоденькая мама перестала укачивать дитя и, отложив журнал, вязала. Мимо них, стараясь не шуметь, шли посетители парка. Иногда они задерживались ненадолго возле каменных фигур.

— Что это сегодня за чертовщина… с сиреневыми глазами! — Алексей поднялся и пошел из сада. В конце дорожки, по разные стороны ее стояли бюсты Пушкина и Чайковского. Алексей остановился и долго всматривался в их лица. Казалось, их взгляды пересекаются где-то в пространстве в одной общей точке. Они как бы вели давно начатую беседу. О чем? Может быть, о нас, потомках, и обо мне тоже. Если бы они знали тогда, как их любят теперь! Пушкин задумчив. Горечь его нелегких дум притушила глаза и осушила очертания губ: — «На свете счастья нет…»

А какое лицо у Чайковского! Никогда прежде Алексей не встречал такого одухотворенного лица — в жизни или на полотне, в камне или бронзе. И было в нем какое-то неуловимое сходство с Андреем. Он долго вглядывался в удивительные черты и понял — доброта и безнадежность всепонимания. Как там у Андрея:

«Во многом знании немалая печаль,
Оно подобно ноше за плечами,
Оно как свет, открывший глазу даль
И ранящие камни под ногами.
Но чем свет ярче и чем путь ясней,
Тем ноша давит плечи все сильней.»

— Ну, прощайте, родные, — почти вслух подумал Алексей, — спасибо рукам, освободившим вас из камня. Он посмотрел на них в последний раз, повернулся и… замер… перед ним стояла стройная светловолосая девушка с темно-сиреневыми глазами.

— Здравствуйте, Алексей Иванович, — сказала девушка и улыбнулась.

— Она! — тело обмякло, стало чужим, неуправляемым. Сердце заколотилось так, что, казалось, могло вывалиться из груди.

— Нет же, не пугайтесь — Андрей был не прав, я — никакая не смерть, нет. Поверьте мне.

— Что это — она читает мои мысли? Ведь я еще ничего не сказал…

— Да, — просто сказала она, — читаю. И Вы правильно поняли — я встречалась с Андреем, когда он был еще жив.

Алексей по-прежнему не мог открыть рта.

— И не торопитесь говорить, я Вас и так понимаю. Я Вам все-все объясню.

Мысли необхватными валунами едва ворочались в его голове, — какое, наверное, сейчас у меня идиотское лицо.

— Нет, улыбнулась девушка, — у Вас хорошее лицо. Вы очень похожи на брата, только прическа другая, — и, подумав, добавила, — спектральные характеристики Вашей психоплазмы также отличаются совсем немного. Правда, когда был жив Андрей, Ваше излучение не входило в число контролируемых, но после оно стало заметным, растет и почти достигло первой величины. Впрочем, все это должно быть непонятно. Я все расскажу по порядку…

Вот уже который час они бродили по дорожкам парка, иногда присаживаясь отдохнуть на свободные скамейки. При беглом взгляде их можно было принять за отца с дочерью, при более внимательном — за влюбленных: они молчали, но было видно, что окружающее для них не существует — они целиком замкнуты в другом, только им известном мире. Еще более внимательный наблюдатель мог бы прийти к выводу, что их любовь с изломом — она несколько возбуждена, но серьезна, а он совершенно потерян. Но кому могло прийти в голову, что сейчас перед одним из них открывается сокровеннейшая из тайн этого мира?

— …Именно так, — «говорила» девушка, — чтобы получить максимальный урожай, у Вас на Земле хлеб убирают в оптимальные сроки: и раньше — плохо, и позже — потери. Так и психоплазма — оптимальный возраст для ее трансплантации в наше пространство для разных людей составляет 20^40 лет.