Металл дьявола

Он никак не мог решиться предложить деньги Итуррисаге, апостолу, поседевшему в трудах на благо родины. Однако апостол опередил его, попросив ссудить ему некоторую сумму в долг, и получил тысячу песо без гарантий и процентов.

В день выборов, в воскресенье, из рудников пришла в Унсию сотня пеонов, обученных Эстрадой и еще с утра напившихся допьяна. Они орали во все горло:

— Да здравствует генерал Монтес!

Иногда по ошибке они кричали:

— Да здравствует генерал Омонте!

В час голосования толпы избирателей собрались вокруг столов, расставленных на площади. Время от времени у какого-нибудь стола возникали шумные споры, внезапно стихавшие, едва кто-нибудь из ораторов выдвигал требование:

— Этот голос следует аннулировать!

Сторонники выступавшего орали хором:

— Аннулировать!

И снова поднимался общий крик.

На двух столах правительство получило незначительное большинство. Опасения внушал третий стол. Голосование там задержалось, но оппозиция обеспечила себе успех, приписав к этому столу своих сторонников, таким образом она рассчитывала вознаградить себя за понесенное поражение.

Едва приступили к подсчету голосов, как из ближнего погребка вышли под предводительством одного из дюжих надсмотрщиков человек двадцать рудокопов в широкополых шляпах, с красными пьяными физиономиями. Хромой надсмотрщик одной рукой опирался на палку, а в другой держал пистолет. От погребка до стола было не больше пятидесяти шагов. Надсмотрщик кричал во всю глотку:

— Да здравствует Монтес! Долой смутьянов!

В ответ раздавался хриплый рев: «Долой!»

Пьяные рудокопы приближались, вид у толпы был угрожающий.

Люди, стоявшие вокруг стола, повернулись к наступающим. Краснорожий надсмотрщик снова заорал:

— Долой смутьянов! Рудокопы за мной!

И, шагая впереди горланящей толпы, он спокойно выпустил из своего пистолета пять пуль над головами стоявших. Рудокопы тут же набросились на противников. Те пришли в смятение под стремительным натиском и позорно бежали, роняя по пути свои шляпы. В воздухе летали бумаги, избирательную урну швырнули наземь и тут же растоптали ногами, раздавались крики, свистки, клубилась пыль.

К буйной ораве присоединились другие рудокопы, и все вместе они торжественно обошли площадь, крича согласным хором:

— Да здравствует победа!

Посрамленные, избитые представители оппозиции разбежались по домам. Воспользовавшись этим, сторонники правительства привели в порядок и должным образом опечатали избирательную урну. А рудокопы продолжали пьянствовать и крича разгуливать по улицам. То и дело в воздух взлетали динамитные патроны.

У дверей таверны толпился народ, раздавались пронзительные вопли.

— Ай! Ай! — визжали чолы. — Всю руку ему оторвало!

У какого-то рудокопа патрон взорвался в руках.

В пять часов вечера в большом коррале торжественно праздновалось удачное завершение выборов. Ярко светило солнце, и падающая от ограды тень резко делила всю площадь на две части — белую и черную. Писко и пиво лились рекой. Появление Омонте было встречено бурным ликованием. Вновь избранный сенатор обнял его на глазах у меднолицых избирателей и произнес речь в его честь.

— Да будет известно сеньору Омонте, что я тоже горняк, — воскликнул он. — Выпьем за здоровье великого горнопромышленника!

Чоло, которые не могли сразу же сместить выбранного ими сенатора, выкрикивали многообещающие здравицы:

— Да здравствует наш депутат доктор Лоса! Да здравствует будущий сенатор доктор Омонте!

Поздно вечером, вернувшись домой слегка под хмельком, Омонте разбудил жену и объявил ей:

— Рудник мы продавать не будем.

Женщина села на постели, и тень ее орлиного носа резко обозначилась на стене, озаренной бледным светом керосиновой лампы.

— Значит, мы не купим усадьбу в Кочабамбе?

— Нет, нет, усадьба — это потом… Рудник мы продадим через год.

— Ну, пусть уж как бог даст…

— А знаешь, президент республики мне очень признателен…

С балкона своего дома, стоявшего на продуваемой ветром площади, Сенон Омонте взирал на Оруро, как победитель.

Прохожие глазели на него. «Миллионер», — повторяли они, смакуя волшебное слово. Омонте сильно переменился, он стал подозрительным и заносчивым. У него было все: лучший дом в городе, гостиная с толстыми коврами и двумя роялями — один черный, второй позолоченный по его распоряжению, под стать остальной мебели, — а на стенах фотографии выдающихся людей, в том числе кандидатов в президенты республики, с дарственными надписями: «Отважному горнопромышленнику».

Многочисленной индейской челядью руководил лакей из Кочабамбы, который говорил с чилийским акцентом; так как много лет прослужил метрдотелем в Чили.

Сеньора Антония разъезжала в карете, запряженной двумя долгогривыми лошадками. Она одевалась во все черное и была окружена толпой набежавших со всех сторон родственников, всегда готовых угождать и прислуживать ей.