Историзм романа Сеспедеса заключается не только в том, что он связывает воедино драматическое настоящее Боливии с ее не менее драматическим прошлым, предпосылая многим главам в качестве эпиграфа отрывки из старинной хроники XVIII века «Анналы жизни Имперского города Потоси»; и не только в том, что книга в живых картинах, авторских отступлениях, косвенных упоминаниях документирует действительные события боливийской истории первой половины XX века (либеральная «революция» Пандо, война в Чако, расстрел рудокопов в Оруро и Катави, заговор олигархии против президента Буша и т. д.); «Металл дьявола» глубоко историчен прежде всего потому, что в качестве основной силы, определяющей развитие сюжета и судьбы многочисленных действующих лиц, выступает хотя и «дьявольский», но с научной точки зрения вполне реальный фактор — фактор капиталистической заинтересованности в эксплуатации природных богатств Боливии. Это она — «августейшая Прибавочная Стоимость», жившая в воображении испанских конкистадоров как легендарная «торная богиня», с грудью из серебра, золотыми сосками, боками из меди и животом из олова, по ходу повествования формирует героев сеспедесского романа, как бы играет с ними и в конце концов безжалостно уничтожает.
Гибнут не только тысячи «маленьких людей», таких, как темный и забитый индеец Уачипондо, обман и ограбление которого положили начало сказочному богатству Омойте, но и такие «сильные» личности, как горный мастер Харашич, управляющий рудником Эстрада, не говоря уже о многих конкурентах и политических противниках могущественного оловянного магната.
Очень важным моментом в творчестве Сеспедеса-историка, помимо правильного показа экономических пружин общественного развития, является то внимание, которое писатель уделяет рабочему классу Боливии, переживавшему в первой половине нашего века процесс организованного становления и еще не имевшему марксистско-ленинского руководства коммунистической партии.
Построенный в виде биографии, с широким привлечением исторических источников, роман Сеспедеса явился действенным оружием в борьбе левого буржуазного либерализма против сил олигархии и иностранного капитала. Важно и то, какие акценты расставляет автор, рисуя два противоположных мира — мир эксплуататоров и мир эксплуатируемых. Излюбленные приемы романиста, отражающие его демократическое кредо, — это сознательно подчеркнутый и проходящий через всю книгу показ социальных контрастов и сатирическое, доходящее до гротеска, изображение того замкнутого и зловещего универсума, центром которого является «человекообразная обезьяна в клетке газетных строк» — всесильный Симон Патиньо Первый.
Вот как, используя принцип контрастов, описывает Сеспедес два бракосочетания: одно — дочери магната — Туки с потомком Мюрата маркизом Джованни Карло Стефаничи; другое — забойщика-индейца Кучальо с шахтерской вдовой Марией Ниной: «Омонте заплатил парижскому муниципалитету неустойку за временное прекращение движения перед его дворцом на авеню Фош, фасад которого был сплошь украшен белыми розами, доставленными по такому случаю из Италии… С мебели были сняты чехлы и демонтированы деревянные щиты, закрывавшие гобелены стоимостью в два миллиона франков. На витрине был выставлен свадебный подарок Омонте — чек на миллион франков и перевязанная шелковой ленточкой дарственная на замок в Руане. Мать подарила бриллиант «Рекс», некогда принадлежавший австрийской императрице». А вот начало семейной жизни Кучальо, одного из тех, кровью и потом которых оплачено богатство Омонте: «Кучальо… балкой спустился вниз, к группе каменных домишек… В этот момент из пещеры вышла женщина в черной накидке. Она держала на руках ребенка, второй цеплялся за юбку. — Боже мой, а куда же я теперь денусь? — спросила она на кечуа… — Ее муж умер… в больнице, и комендант поселка приказал ей убираться… — Кучальо лукаво улыбнулся и, обращаясь к женщине… спросил: — А где я буду спать? Там, где спал покойный? — Рабочие растянули в улыбке свои землисто-черные рты. Кучальо подхватил узелок, пригнувшись, вошел в пещеру, постелил постель рядом с постелью женщины, улегся и закурил сигарету. Мария Нина присела рядом».