Металл дьявола

Карикатурны, порой гротескны, члены семьи Омонте и его ближайшие приспешники. Здесь — и донья Антония, с веснушчатым лицом, орлиным носом и «непрерывно работающим языком», вознесенная на капиталистический Олимп и неумело строящая из себя светскую даму; и ее сыновья — Арнольдо, рябой пропойца-дипломат, глаза которого «на его маленькой мордочке казались еще двумя рябинами»; и Тино, вконец испорченный мальчишка, больной наследственным сифилисом, «как рахитичное привидение» «с обезьяньими ужимками» преследующий молоденьких служанок. А вот — «интеллектуально-чиновное» окружение боливийского магната: специалист по юридическим вопросам, лично разносящий «нужным людям» взятки Омонте — «зябкий, с черной, как чашечка кофе, маленькой головой» доктор Лоса[3]; финансовый «эксперт» и крупный спекулянт, «напоминающий старую обезьяну», с глазами «цвета мутного болота» доктор Давалос; советник по парламентским делам, краснобай и демагог доктор Гуаман, пухлое лицо которого, украшенное «свиными глазками», «сливается с лысиной»; и, наконец, «представитель интеллигенции», «человек вне политики», «апостол нейтралитета», этакий боливийский Киса Воробьянинов — доктор Куэльяр, «с почтительно согбенной спиной и постоянно вытянутым по ветру «конусообразным носом».

Ненависть Сеспедеса к «оловянным баронам», страстность, с которой он стремится поставить свое перо на службу политической борьбе, желание быть предельно злободневным в рамках определенного исторического периода — все это придает роману «Металл дьявола» волнующую, почти мемуарную, достоверность, но в то же время приводит автора к некоторым, чисто художественным, просчетам. Ведь злободневность, столь характерная для творческой манеры Сеспедеса вообще, — далеко не всегда синоним художественности. Если гротеск, карикатурность, продиктованные ожесточением политической борьбы и личной неприязнью автора к изображаемым героям, — прием оправданный и вполне достаточный, когда речь идет о действительно ничтожном окружении Омонте, то фигура самого миллиардера— в реальной жизни гораздо более масштабная и зловещая — заслуживает иных красок и иного, более глубокого освещения. Это необходимо еще и потому, что образ Омонте — Патиньо является б романе центральным и властно господствует над другими, далеко не заурядными персонажами, представляющими мировой капиталистический бизнес.

Сеспедес, несомненно, увлекся эффектным, но во многом преувеличенным противопоставлением безграничного материального могущества и крайней духовной примитивности реально существовавшего исторического лица. Симон Патиньо был далеко не так прост и однозначен, каким его изображает маститый боливийский прозаик. «Оловянный король» действительно был лишен каких-либо нравственных устоев, он действительно предавался сомнительным развлечениям, был анекдотически скуп и до смешного тщеславен. Но только ли это? Писатель почти не показывает нам своего героя под другим, более важным углом зрения, прежде всего — как сильную, хитрую и дальновидную личность, никогда не уклонявшуюся от борьбы и неизменно сокрушавшую всех своих соперников, часто обладавших и умом, и образованием, и большим общественным весом. Ведь в мире безжалостной капиталистической конкуренции Патиньо действительно стал победителем и осуществлял свое неоспоримое и деспотическое господство, стоя на самой вершине мировой финансовой пирамиды. Все, чем гордилась европейская и американская буржуазная элита, — ее огромные состояния, ее родственные связи со старинной аристократией, ее дорогие и недоступные женщины, ее влияние в международной политике, — все оказалось в подчинении невежественного метиса из бедной, затерянной в Андах латиноамериканской страны. Ему было суждено осуществить своеобразное «историческое возмездие» — купить для своего ничтожного сына Арнольдо одну из знатнейших и элегантнейших женщин Европы — Милагрос Сальватьерра, родственницу испанского короля, предки которой некогда сдирали кожу с покоренных индейцев Верхнего Перу. «И теперь, — пишет Сеспедес, — племя рабов через одного из своих отпрысков породнилось с господами-поработителями. Старый, затонувший было испанский галеон всплыл на поверхность. Плебейское олово, выцарапанное из земных недр грязными, мозолистыми руками, очищенное от дьявольского блеска, приобрело форму и цвет августейшей женской плоти».