Metallica. Экстремальная биография группы

Для Джеймса Хэтфилда, однако, это было чем-то много бо́льшим. До событий, показанных в фильме: «Мне ничего не помогало; это затрагивало мою семейную жизнь, жизнь группы, это влияло на все, что происходило вокруг нас». И дело было не столько в том, что теперь он вышел после реабилитации и все могло вернуться «в привычное русло». С этого момента понятия «нормального» не существовало. Жизнь в Metallica и вне ее стала «постоянной работой». Он любил Metallica, но больше не был тем жадно пьющим водку, хватающим девушек за титьки парнем слегка за двадцать с длинными всклокоченными волосами, в облитой пивом футболке Misfits. Он позволил настоящему Джеймсу Хэтфилду (кем бы он ни был) исчезнуть. Теперь он хотел вернуть его обратно: «Не только в группе или в турне, но и дома. Ты пытался избежать этого чувства, но куда бы ты ни пошел, в тебе видели парня из Metallica, и как бы банально это ни звучало, ты принимаешь это на себя. Ты в некотором роде соглашаешься с этим, даешь автографы, когда пытаешься поужинать со своими детьми, или тебя фотографируют, пока ты отдыхаешь. Но ты не обязан этого делать. Любой человек сказал бы: «Можете оставить меня в покое хотя бы на секунду?» И при всем этом внимании я был так одинок и так потерян, и чувствовал неприятие всего этого. Конечно, это произошло не без причины, и я извлекаю из своего прошлого и положительные моменты, но теперь я обрел любовь к жизни как личность, а не как парень из Metallica».

Жаль, что для того чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, Джейсону пришлось покинуть группу. «Думаю, если бы Джейсон выстоял еще два или три дня, а не пришел на ту встречу, сказав: «Я ухожу, без вопросов», в группе все было бы совсем по-другому, – сказал Кирк. – Это был огромный опыт обучения для нас, и запустил эту цепную реакцию Джейсон. Он был жертвенным агнцем, принесенным во имя нашего духовного и ментального роста, а также нашего творческого роста, и это просто отстой. Это Средневековье».

14. Новый черный

Через много лет, спустя еще одну жизнь, даже больше чем одну, мы дурачились, делая вид, что мы – старые профессионалы с хорошим вкусом. Он был в форме (а когда он не был?), и я не отставал. Это была статья, уже не для Kerrang! но для The Times; на этот раз не о новом альбоме, хотя это и было тяжело, а о рецессии и о том, что из-за этого рок снова стал большим. Был ноябрь 2008 года, и мировые банки находились на пороге коллапса, а Metallica снова была на коне, как никогда прежде. Могли ли эти два факта быть как-то связаны? Конечно, никто из нас ни на секунду в это не поверил, но об этом просили в газете, и мы оба должны были что-то с этим сделать – хорошее промо для него, милый очерк для меня. Мы подыгрывали друг другу. Выдающиеся фигуры в своих сферах, болтающие о всякой чепухе и получающие за это деньги, в то время как весь остальной мир спускался в ад на неисправном банкомате.

Что меня действительно поразило впоследствии, так это то, как я был удивлен на какой-то миг, осознав, что он совершенно забыл обо мне… о нас. Если вообще когда-то были «мы».

«Эй, – сказал он вначале, с приятным искаженным акцентом, все еще нетронутым, хотя и более американизированным с годами, как и следовало ожидать, – могли ли мы подумать тогда в Майами, будучи пьяными в стельку, что в следующий раз, когда мы встретимся, у нас будет шестеро детей?»