Мир вокруг, рушился. И, как будто наперекор, я принялся устраивать посреди этого хаоса личную жизнь. Всё это могло оказаться, в лучшем случае, лишь замком на песке. Но, честно говоря, в лучшее всегда хочется верить больше, чем в плохое.
— Нора, — позвал я в пустоту.
На улице ещё не успел заняться рассвет. Раньше, в это время подъезд всегда наполнялся звуками курсирующего вверх-вниз лифта, из-за которых в зале было невозможно уснуть. Сейчас же, во дворе и на лестничной клетке царила до сих пор непривычная, мертвенная тишина. И пусть во многих окнах сейчас горел свет, выходить из подъездов никто попусту не рисковал.
Интересно, кем считали меня остальные — те, кто ещё не прочухал, что это надолго? Безумцем, безбашенным психом? Понимая суть происходящего немного глубже, я знал, что все обстояло с точностью, до наоборот. Безумием было — сидеть на попе ровно, и ждать лучшего.
— Вчера мы пропустили сразу несколько сеансов морфокинеза, — начал я, — Хотя, произошедшее, кхм, ночью, и само по себе, может заткнуть по затраченным силам всё, что угодно.
— И я много думал об этом, — сказал я, разминая суставы, — Будешь смеяться, но именно этого мне не хватало, чтобы понять одну вещь, Нора…
— Морфокинез — это воля, — произнес я, до хруста сжимая ладонь в кулак. Кости кистей жалобно захрустели, костяшки на кулаке раздвинулись в стороны. Тут же, на меня накатила удушливая слабость. Из ноздрей закапала кровь, оставляя алые точки на полу.
— Тело метаморфа — куда большее, чем просто совокупность мышц и органов, которыми он может как-то, хитро-мудро управлять.
— Мой разум и тело — единое целое, — продолжил я, — Тело метаморфа — продолжение его разума. Продолжение его личности: продолжение его воли, его желаний. Можно долго растекаться мыслью по древу, но одно ясно, Нора: сильные эмоции, похоже, имеют свойство выводить способность к морфокинезу на другой уровень.
— Перемены, — заметил я, — Они всегда проходят через жажду. Через вожделение. Через кровь!
Кости захрустели, словно их размеренно пережевывал медведь. Костяшки пальцев визуально увеличились в размере и срослись между собой, став чем-то посередине между оружием ударно-дробящего типа, и кастетом.
—
— Нет, нельзя было, — разочаровал я собеседницу, — Ты слышала, о чём я говорил, Нора? Изменения — через кровь и боль. Нужно перестать слушаться ложных человеческих инстинктов. В древности, охотник знал, что, если он порвет жилы, то заживать они будут годами. Он и сам сдохнет от голода, и племя подставит. Всё это время, я сам себя сдерживал — причём не здравым смыслом, как надо, а рудиментарными человеческими инстинктами. Не надо себя беречь, я не пальцем деланый.
Я чихнул, словно сам себя опровергал. Из носа редкими каплями капала кровь.
—
— Просто, кастет — это круто, — кашлянув, покаялся я, — Извини, Нора. Когда немного восстановлюсь, займусь чем-нибудь, более дельным.
У меня было несколько минут ещё, чтобы привести себя в порядок. С Сергеем я уже договорился по времени, и должен был встретиться с ним уже скоро. Алёну я уже предупредил, написав сообщение, чтобы избежать лишних выяснений обстоятельств. Потом прочтет. Интересно, кстати, как в городе ещё работает Интернет? Кто-то ещё умудряется поддерживать инфраструктуру, причём, глобальную?
Работали даже некоторые мессенджеры, что вообще, чудо. Тут должно было совпасть сразу множество факторов: должны были уцелеть дата-центры, серверы, и прочая, весьма обширная и разнообразная инфраструктура, у множества независимых друг от друга лиц. Иначе, как чудо, это точно не назовешь.
Или вся эта котовасия имеет локальный характер, не выходя за пределы ограниченных зон? Хорошо, если так.