Метаморфоза мифа

Артём глубоко вздохнул, обвиснув всем телом: руки, как плети, а голова склонилась на грудь.

– Чего, молчишь?

– Я сказал, что это только эскиз картины. Зачем так рано пришла? Я ведь не звал. Во-вторых, я не фотограф, а художник. Художнику не обязательно изображать стоглавую гидру со всеми головами. Некоторые художники рисуют у человека четыре пальца. Но четырёхпалых людей не бывает!

– Ладно, ладно! Я вспомнила! Гидра – это дочь Ехидны и Тифона.

– Правильно.

– Она представляла собой очень ядовитую многоглавую змею.

– Оказывается, знаешь.

– Её победил Геркулес.

– Геракл, мама, Геракл!

– Геркулес и Геракл – это один и тот же персонаж древнегреческих мифов.

– Нет, её Геракл победил!

– Не буду с тобой спорить. Открой Википедию и почитай. Ей ты веришь больше, чем матери.

– Всегда так.

– Чего?

– Вы, взрослые, давите на детей своим авторитетом.

– Авторитетом? Ой, ой, ой! Ну, надо же, раздавили совсем.

Сын в последнее время стал выражаться по-взрослому. Явно сказывалось влияние Николая Григорьевича – его учителя в художественной школе.

– Что-то Геракл на нашего папку похож.

– Вовсе не похож.

– Я же вижу.

– Он и должен на него походить. Он должен походить на всех, кто борется со злом.

– А наш папа борется?

– Конечно, ведь он герой.

Настя только улыбнулась в ответ на это.

– Геракл победит?

– Да. Только не сразу.

– Почему?

– У Гидры 100 голов. Но только одна из них смертна. Если срубить остальные девяносто девять – вместо них вырастут новые.

– Сложно всё это.

– Это жизнь такая.

– Эх, Тёмчик, это миф.

– А миф – это разве не жизнь, не правда?

– Не знаю. Наверное, правда. Не буду тебе мешать.

Переодевшись в сплошной купальник и прихватив клубничную маску, а также пляжный зонт, Настя направилась к шезлонгу, стоявшему на лужайке. Но ожидаемому блаженству дачного отдыха помешал незваный гость. Возле крыльца стоял Сергей. За восемь лет он мало изменился. Впрочем, Анастасия его легко узнала бы и через сорок лет.

– Проезжал мимо. Смотрю: знакомая фигура, – ласково и нараспев оправдал своё появление полковник.

Настя поджала губы и достаточно едко ухмыльнулась:

– Мимо нашей дачи проходит правительственная автострада. Здесь многие проезжают мимо. А Щеглово – это вообще центр вселенной. Сюда все желают попасть. Поэтому не рассказывай мне сказки. Дзюба ещё полчаса назад забеспокоился – тебя почуял.

– Кто такой «Дзюба»?

– Соседский пёс. Слушай, Бояринов! Ты ехал мимо? Вот и катись дальше.

– Значит, любишь, – полковник продолжал говорить спокойно, не пряча при этом лучезарную улыбку.

– Что? Что ты сказал?

– Говорю: не разлюбила. Если бы было наоборот, ты бы не встретила меня столь агрессивно. Это психология.

В это время из дверей выскочил Артём. Настя взяла его за плечи.

– Это не папа. Это чужой дядя. Тёма иди домой. И прихвати это с собой, – она передала ему зонт и миску. – Я сейчас приду.

Когда юный художник удалился, полковник продолжил разговор:

– Тёма? Я посмотрел в личном деле нелюбимого тобой мужа – ему восемь лет недавно исполнилось. Это наводит на определённые подсчёты и мысли.

Настя вскипела:

– Проваливай из моей жизни. Сколько можно повторять?

Сергей медленно стал приближаться к ней.

– Муж знает, что это мой сын?

– Не подходи!

– Конечно, знает.

– Я сказала: не подходи!

– Пацан, вылитый я.

– Я закричу!

– Кричи! Ты стала ещё прекрасней. Удивительно! Просто расцвела!

– Я полицию вызову.

– Куда? В эту глухомань?

– Бояринов, отстань от меня!

– Не отстану. Ради тебя я перевёлся в Китеж.

– Сволочь! Ради меня он перевёлся. Как язык поворачивается?

Бояринов схватил бывшую возлюбленную за талию:

– Такой ты мне всегда особенно нравилась – ядерный реактор страсти.

– Отпусти! – Настя стала вырываться, пытаясь при этом расцарапать лицо Сергея: – Ненавижу!

– Врёшь.

– Презираю!

– Обманываешь!

– Пропади ты пропадом!

– Только вместе с тобой.

Он резко развернул её в пол оборота, придерживая руки, и наклонил.

– Ждала меня? – глядя глаза в глаза, ласково спросил он.

И поцеловал. Настя жадно встретила его губы. Затем переключилась на щёки, лоб, подбородок, ресницы, шею, страстно шепча при этом:

– Ты вернулся! Я так ждала, все глаза проглядела. Серёжка, где ты пропадал всё это время? Господи, что я делаю? Я всегда осуждала других за такое. Господи, господи, господи…

Она резко отпрянула и оттолкнула его:

– Нет, нет, ни за что.

– Настя!

– Проваливай, я сказала, – в её голосе уже не было ни страсти, которая прорвалась секундами раньше, ни железных ноток, характерных для начала этого разговора. Только холод. Лютый, безжалостный холод.

– Настенька, – он попытался снова её обнять.

Но не успел. Девушка ловко проскользнула в дверь и закрыла её на щеколду. Прижавшись спиной к косяку, она зажала лицо в горячих ладонях: господи, мамочка, как я могла? Это предательство. Это подло и низко. Бояринов, аккуратно постучав в дверь, тихо позвал:

– Настенька-а…, я ещё не ушёл. Открой дверь, девочка моя.

Она взяла себя в руки и грубо ответила:

– Бояринов, катись к своей жёнушке. Я сейчас позвоню ей, и она нажалуется своему папе-генералу.

– А папа уже собрался на пенсию, – ласково пропел Сергей.