Метаморфоза мифа

Вторник мало чем отличался от понедельника. Взглянув в зеркало заднего вида, Князев заметил далеко сзади знакомый силуэт Форда. Особо даже не прячутся. Не хотят или не умеют? Плевать. К Шурочке с ними на хвосте я всё равно не поеду. В последние годы характер Олега стал немного хмурым и скептическим. Теперь мало кто мог в нём узнать того пацана, который мечтал изменить мир. Много ли таких сейчас? Наверняка есть. Хотя суровая проза современной России делает их белыми воронами, ненужными ни государству, ни обществу, мораль которого далека от романтических идеалов. Да и сам Князев теперь уже никому никогда не доказывает с пеной у рта, что Родину надо любить. А для этого надо посвящать себя служению ей. Отказался ли он от юношеского максимализма? Внешне, да. Но внутри него продолжал сидеть тот наивный пацан с широко раскрытыми на мир глазами. Об этом он уже никому не рассказывал. Даже себе. Капитан улыбнулся, вспомнив, как месяц назад получал справку для замены прав. Психиатр спросил: вы разговариваете с собой? Есть ли внутри вас ещё один человек, с которым вы общаетесь? Вот что за вопросы? В каждом человеке есть живое существо, с которым разговаривает его мозг. Называется оно – совесть. Но стоит об этом сказать психиатру, как получишь тысячу дополнительных вопросов. А, возможно, и подарок – обновку из модной коллекции санитаров психушки. Интересно, получили права те люди, которые рассказали врачу, что спрашивают сами себя: что им делать, как поступить и как жить дальше? Если бы внутри человека не было живой «совести» – к чему все эти вопросы. Вернее, кому они задаются? Самому себе? А это уже тоже галочка для психиатра. Как можно жить и молчать внутри себя? Трудно всё это. Да, жизнь коротка, а счастья всё нет. Мечты, словно лодки в шторм, одна за другой уходят на дно. Давно уже Олег не мечтал изменить мир. Давно уже он отказался от активных попыток добиться того, чтобы его полюбили. Чёрт возьми, как трудно быть однолюбом! В Настю он вляпался с первого дня их знакомства, с первого часа, с первой минуты, с первого мгновения. И всё. На этом лирическая страница его жизни осталась неперевёрнутой. Да, они давно состоят в браке. Но иметь жену и быть любимым ею – это две большие разницы. В первые годы спасала работа. Он надеялся, что Настя привыкнет к нему, разглядит в нём человека и сможет проявлять хоть какие-то признаки влюблённости. Но годы шли, а их семейный союз был счастливым только в оценках посторонних людей. Теперь и работа перестала приносить удовлетворение. Заложенный с детства в основание его характера кремень совестливости не позволял жить так, как живёт большинство российских бюджетников, правдами и не правдами залезающих в государственный кошелёк и выжимающих всё что можно из тех, кто от них зависит. Старый начальник, спасибо ему и на этом, сразу понял, что за фрукт работает в его отделе. И надо отдать ему должное, поступал по-своему вполне справедливо и по современным меркам – нравственно. Он никогда ничего не требовал от Князева, что противоречило бы писаным законам и мерилам его чувства справедливости. Но и дела, которые были связаны с политикой, с важными персонами или с большими деньгами никогда не поручал. В остальном же полагался на его опыт, логику и трудолюбие. Бери и раскрывай. С Бояриновым всё будет не так. Это точно! Вот и ещё одна лодка маленькой мечты о справедливости, которую Князев своим трудолюбием удерживал на плаву, готова пойти на дно. Что дальше? В двадцать девять лет на жизнь уже смотришь немного под другим углом. Она, жизнь, словно 3D-проекция, всё время поворачивается к тебе новой стороной своей многогранной сущности. При этом насмехаясь с издёвкой: а ты дурак думал своим плоским умом, что я такая, какой ты меня с детства видишь.

Эх, Сашка, Сашка!

Рябов заявился с результатами перед обедом:

– Шеф, подтвердилось. Ксенофонтова убили тем же ядом, что и Курсакова. Что теперь будем делать?

– Будем выводить это дело в отдельное производство. Сейчас докладную настрочу.

Князев взял чистый лист бумаги и задумчиво посмотрел на Макара:

– Знаешь, что, возьми фотографию Адливанкина и покажи её соседям Ксенофонтова. Возможно, бабки на лавочке видели, как он входил в подъезд.

– Не понял, зачем?

– На всякий случай.

Олег уткнулся в бумажку и стал строчить.

– Шеф, неужели ты Саню подозреваешь?

– Делай, что тебе говорят. Не разводи антимонии.

– Нет, я не понял, Адливанкин здесь при чём?

– Откуда я знаю? Но если свидетель указывает на него, значит, надо проверить эту версию. Дуй, давай, когда тебя начальство посылает.

– Ну, Олег, ты даёшь! Этого я от тебя никак не ожидал! Может, и я Адливанкину помогал?

– Слушай, Макарушка, не зли меня лучше. У меня и так настроения нет. Мы должны отработать все версии.

– Мы должны. Ничего мы не должны! Если будем подозревать друг друга, то это уже будет не отдел, а серпентарий, террариум, гадюшник какой-то.