Метаморфозы

Кекропа крепость цвела; и твердыня Амфиона тоже, —

Ныне же Спарта пустырь; высокие пали Микены;

Что, коль не сказка одна, в настоящем Эдиповы Фивы?

430 И не названье ль одно Пандионовы ныне Афины?

Ныне молва говорит, что подъемлется Рим дарданийский.

Расположившись у вод Апеннинорожденного Тибра,

Строя громаду свою, основанья кладет государства.

Он изменяет свой вид, возрастая, и некогда станет

435 Целого мира главой; говорили об этом пророки,

Голос гаданий таков. Насколько я помню, Энею,

Лившему слезы, в свое переставшему верить спасенье,

Молвил Гелен Приамид во время погибели Трои:

«Отпрыск богини! Коль ты доверяешь моим предсказаньям,

440 Знай, не всецело падет, при твоем вспоможении, Троя!

Меч и огонь не задержат тебя; уйдешь, и с собою

Пергама часть унесешь, а потом для тебя и для Трои

Поприще в чуждой земле дружелюбной отчизною станет.

Вижу столицу уже, что фригийским назначена внукам.

445 Нет и не будет такой и в минувшие не было годы!

Знатные годы ее возвеличат, прославят столетья.

Но в госпожу государств лишь от крови Иула рожденный600

Сможет ее возвести. Им после земли взвеселятся

Божьи хоромы — эфир, небеса ему будут скончаньем!»

450 Все, что Энею Гелен, пенатов блюстителю, молвил, —

В памяти я сохранил, — и радостно мне, что все выше

Стены, что впрок для врагов победили фригийцев пеласги!

Но не дадим же коням позабывшимся дальше стремиться

К мете своей! Небеса изменяют и все, что под ними,

455 Форму свою, и земля, и все, что под ней существует.

Так — часть мира — и мы, — затем, что не только мы тело,

Но и летунья душа, — которая может проникнуть

После в звериный приют и в скотское тело укрыться, —

Эти тела, что могли б содержать и родителей души,

460 Братьев иль душу того, с кем некий союз нас связует, —

Так иль иначе — людей, — оставим же в мире и чести!

Недра не станем себе набивать пированьем Тиеста601!

Как приобщается злу, нечестивый, и кровь человечью

Тот готов проливать, кто горло теленка пронзает

465 Острым ножом и мычанью его равнодушно внимает!

Или же тот, кто козла не смутится зарезать, который

Плачет притом, как дитя? Есть птицу, которую сам же

Только что хлебом кормил? От худшего из преступлений

Это далеко ль ушло? Как служит к нему переходом!

470 Вол пусть пашет, пусть он умирает, состарившись мирно!

Пусть доставляет овца от Бореева гнева защиту!

Пусть же козы свое подставляют нам вымя для дойки!

Всякие сети, силки, западни, все хитрости злые

Бросьте! Клейким прутом в обман не вводите пернатых

475 И оперенным шнуром не гоните оленя в облаву!

Загнутых острых крючков не прячьте в обманчивом корме.

Вредных губите одних; однако же только губите:

Да отрешатся уста, да берут себе должную пищу!»

Этой и многой другой наполнив мудростью сердце,

480 Как говорят, возвратился к себе и по просьбе всеобщей

Принял правленья бразды над народами Лация — Нума.

Нимфы счастливой супруг, Камен внушеньем ведомый,

Жертв он чин учредил, и племя, привыкшее раньше

Только к свирепой войне, занятиям мирным наставил.

485 Старцем глубоким уже он державство и век свой окончил, —

Жены, народ и отцы, оплакал весь Лаций кончину

Нумы; супруга его, оставивши град, удалилась

В дол арикийский и там, в густых укрываясь чащобах,

Плачем и стоном своим Дианы Орестовой602 культу

490 Стала мешать. Ах! Ей и дубравы, и в озере нимфы

Часто давали совет перестать и слова утешенья

Молвили! Сколько ей раз средь слез сын храбрый Тезея, —

«О, перестань! — говорил, — судьба не твоя лишь достойна

Плача. Кругом посмотри на несчастья с другими — и легче

495 Перенесешь ты беду. О, если бы сам в утешенье

Мог я примером тебе не служить! Пример я, однако.

Слух, наверно, до вас о неком достиг Ипполите,

Жестокосердьем отца и кознями мачехи гнусной

Преданном смерти. О да, удивишься, — и трудно поверить! —

500 Все-таки я — это он. Меня Пасифаида когда-то,

Тщетно пытавшись склонить к оскверненью отцовского ложа,

В том, что желалось самой, обвинила и, грех извращая, —

То ли огласки боясь, в обиде ль, что я непреклонен, —

Оклеветала. Отец невинного выгнал из града,

505 И на челе у меня тяготело отцово проклятье.

На колеснице — беглец — спешу я в Трезену, к Питфею.

И проезжал я уже прибрежьем Коринфского моря, —

Вдруг как подымется вал! Из него водяная громада

Целой загнулась горой, на глазах возрастала, мычанье

510 Вдруг из нее раздалось, и верхушка ее раскололась.

Бык круторогий тогда из разъятой явился пучины, —

Вровень груди из вод подымался в ласкающий воздух.

Моря струю из ноздрей изрыгал и из пасти широкой.

Спутников пали сердца, — я душой оставался бесстрашен,

515 Полон изгнаньем своим, — как вдруг мои буйные кони

Поворотили к волнам и, прядая в страхе ушами,

В страхе не помня себя, приведенные чудищем в ужас,

Прямо на скалы несут, — и я понапрасну стараюсь

Править зверями, держать убеленные пеною вожжи;

520 Сам отклонясь, натянуть ремни ослабевшие силюсь.

Мощи моей одолеть не могло бы неистовство коней,

Если бы вдруг колесо, в неустанном вкруг оси вращенье,

Не зацепилось за ствол и, упав, на куски не разбилось:

Миг — и я выброшен был. Ногами запутавшись в вожжи,