Метаморфозы

130 Жертва, на ней ни пятна, наружности самой отменной, —

Пагубна ей красота! — в повязках и золоте пышном

У алтаря предстоит и, в незнанье, молящему внемлет;

Чувствует, как на чело, меж рогов, кладут ей колосья, —

Ею возделанный хлеб, — и, заколота, окровавляет

135 Нож, который в воде, быть может, приметить успела.

Тотчас на жилы ее, изъяв их из тела живого,

Смотрят внимательно, в них бессмертных намеренья ищут!

И почему человек столь жаждет еды запрещенной?

Так ли себя насыщать вы дерзаете, смертные? Полно!

140 О, перестаньте, молю. Прислушайтесь к добрым советам!

Если кладете вы в рот скотины заколотой мясо,

Знайте и чувствуйте: вы своих хлебопашцев едите.

Бог мне движет уста, за движущим следовать богом

Буду, как то надлежит. Я Дельфы свои вам открою,594

145 Самый эфир, возвещу я прозренья высокого духа;

Буду великое петь, что древних умы не пытали,

Скрытое долго досель. Пройти я хочу по высоким

Звездам; хочу пронестись, оставивши землю, обитель

Косную, в тучах; ступать на могучие плечи Атланта.

150 Розно мятущихся душ, не имеющих разума, сонмы

Издали буду я зреть. Дрожащих, боящихся смерти,

Ныне начну наставлять и су́деб чреду им открою.

О человеческий род, страшащийся холода смерти!

Что ты и Стикса, и тьмы, что пустых ты боишься названий, —

155 Материала певцов, — воздаяний мнимого мира?

Ваши тела — их сожжет ли костер или время гниеньем

Их уничтожит — уже не узнают страданий, поверьте!

Души одни не умрут; но вечно, оставив обитель

Прежнюю, в новых домах жить будут, приняты снова.

160 Сам я — помню о том — во время похода на Трою

Сыном Панфеевым был Эвфорбом,595 которому прямо

В грудь засело копье, направлено младшим Атридом.

Щит я недавно узнал, что носил я когда-то на шуйце, —

В храме Юноны висит он в Абантовом Аргосе ныне.

165 Так: изменяется все, но не гибнет ничто и, блуждая,

Входит туда и сюда; тела занимает любые

Дух; из животных он тел переходит в людские, из наших

Снова в животных, а сам — во веки веков не исчезнет.

Словно податливый воск, что в новые лепится формы,

170 Не пребывает одним, не имеет единого вида,

Но остается собой, — так точно душа, оставаясь

Тою же, — так я учу, — переходит в различные плоти.

Да не поддастся же в вас благочестие — жадности чрева!

О, берегись, говорю, несказанным убийством родные

175 Души из тел изгонять! Пусть кровь не питается кровью.

Раз уж пустился я плыть по открытому морю и ветром

Парус напружен, — скажу: постоянного нет во вселенной,

Все в ней течет — и зыбок любой образуемый облик.

Время само утекает всегда в постоянном движенье,

180 Уподобляясь реке; ни реке, ни летучему часу

Остановиться нельзя. Как волна на волну набегает,

Гонит волну пред собой, нагоняема сзади волною, —

Так же бегут и часы, вослед возникая друг другу,

Новые вечно, затем что бывшее раньше пропало,

185 Сущего не было, — все обновляются вечно мгновенья.

Видишь, как, выйдя из вод, к рассвету тянутся ночи,

Ярко сияющий день за черною следует ночью.

Цвет не один у небес в то время, как, сковано дремой,

Все в утомлении спит; иль в час, когда Светоносец

190 Всходит на белом коне; тогда ли, когда на рассвете

Паллантиада весь мир, чтобы Фебу вручить, обагряет.

Даже божественный щит, подымаясь с земли преисподней,

Ал, возникая, и ал, скрываясь в земле преисподней,

Но белоснежен вверху затем, что природа эфира

195 Благоприятнее там и далеко земная зараза.

Также Дианы ночной не может остаться единым

Облик, меняется он постоянно со сменою суток:

Месяц растущий крупней, а месяц на убыли — меньше.

Что же? Не видите ль вы, как год сменяет четыре

200 Времени, как чередом подражает он возрастам нашим?

Маленький он, сосунок, младенческим летам подобен

Ранней весной; ярка и нежна, еще сил не набравшись,

Полнится соком трава, поселян услаждая надеждой;

Все в это время цветет; в цветах запестрел, улыбаясь,

205 Луг благодатный; но нет еще в зелени зрелости должной.

В лето потом переходит весна, в могучую пору;

Сильным стал юношей год, — мощнее нет времени года,

Нет плодовитей его, бурнее в году не бывает.

Осень наступит затем, отложившая юную пылкость,

210 Зрелая, кроткая; год — не юноша, но и не старец —

Станет умерен, — меж тем виски сединою кропятся.

После старуха зима приближается шагом дрожащим,

Вовсе волос лишена иль с седыми уже волосами…

Также и наши тела постоянно, не зная покоя,

215 Преобращаются. Тем, что были мы, что мы сегодня,

Завтра не будем уже. Был день, мы семенем были

И — лишь намек на людей — обитали у матери в лоне.

Руки искусные к нам приложила природа; и, видя,

Что утесняется плод беременной матери чревом,

220 Скрытые в нем, в воздушный простор их выводит из дома.

Вот, появившись на свет, лежит без силы младенец;

Четвероногий почти, как зверь, влачит свои члены.

Вот понемногу, дрожа, на ступне, пока не окрепшей,

Начал стоять, но еще поддержки требует. Вскоре

225 Он уже силен и скор. Но поприще юности краткой

Пройдено. Вот и года миновали срединные также,

И по наклону уже несется он к старости шаткой.

Жизнь подрывает она; разрушаются прежние силы.

Старый заплакал Милон596, увидев, что стали бессильны