Метаморфозы рассердились

И она схватила Ынбёль за руку, дёрнув на себя. Ынбёль не поняла, когда у Лекси в руке оказался нож, но теперь этот нож торчал у неё из предплечья.

– Тихо! – зашипела Лекси и, вытащив из кармана миленький носовой платок, затолкала ей его в рот, – разбудишь маму, объяснять придётся.

Внутри Ынбёль всё сжалось. Мама. Эти фрики только что угрожали её матери.

Они убьют сначала её, а потом и мать, если она не будет делать, как надо. Боль была адской, но мысль о маме отрезвляла.

– Вот и умничка. А теперь вылечи себя.

Ынбёль неверяще посмотрела на Лекси. Затем на Перси. Она ожидала увидеть в их лицах насмешку, но они были непозволительно серьёзны. Они действительно считали, что Ынбёль каким-то образом должна себя вылечить.

От этого становилось только страшнее.

– Лечи себя, Ынбёль. Ты не поверишь нам, пока сама не увидишь, – поторапливала её Лекси.

– Мало, – кровожадно подсказал Перси, – она не верит, что сможет. Заставь её хотеть.

– Не надо, – хрипло попросила Ынбёль, догадываясь, что будет дальше.

Лекси не оборачиваясь кивнула, но не ей, а Перси, и, надавив на рукоять ножа, начала его проворачивать. Ынбёль задушено взвизгнула, всем телом ощущая жизнь и страх её потерять. Такое с ней было впервые. Попыталась вырваться, но тело словно приклеилось. Она была парализована болью, а Лекси всё продолжала играть ножиком в её руке.

– Заставь меня прекратить, Ынбёль, – велела Лекси. – Я сама не остановлюсь. Я могу так всю…

– Хватит! – несмотря на платок во рту, Ынбёль произнесла это очень чётко. А в следующий момент у неё во рту не было никакого платка. В руке не было ножа, а Лекси кубарем покатилась назад. Её перехватил Перси, но и он не удержался: дёрнулся назад, затормозив спиной о перила крыльца. Поморщился, но взглядом не убил.

Ынбёль тяжело дышала и пыталась отползти подальше от парочки. Запоздало вспомнила проверить руку и…

Ничего не нашла.

На руке не было никаких следов повреждения, хотя ещё буквально секунду назад рана сочилась кровью, а боль была едва выносимой.

– Что вы…

– Это ты, – перебил Перси. – Тебе было больно, и ты это остановила. У тебя шла кровь – ты себя вылечила. Не думай, что всегда будет так легко. Сегодня день твоего перерождения, поэтому дух дарит тебе подарки.

– Что за дух? – надрывно всхлипнула Ынбёль. – Кто вы такие? Что со мной?

– Дух ведьмы, – Лекси подобрала с колен Ынбёль всё тот же платок и заботливо вытерла со щёк Ынбёль слёзы. – Мы ведьмы. И ты ведьма. Ты умерла и восстала ведьмой. Ты теперь одна из нас, – кажется, Лекси нисколько не напрягало повторять это снова и снова. Каждое своё «ведьма» она произносила с сытым удовольствием, так, будто это слово было самым вкусным, что бывало у неё на языке.

– Вы ненормальные.

– Это ты едва не сломала мне шею своей магией! – притворно возмутилась Лекси и расхохоталась.

– Она с нами не пойдёт, – заметил Перси. – Много потрясений.

На мгновение стало так страшно, что Ынбёль уже была готова закричать. Она решила, что сейчас её потащат куда-то силой, что будет больно, что её, вероятно, убьют какие-то фанатики похлеще мамы. Но Лекси ответила:

– Ты прав. Давай уложим её спать, – Лекси поправила чёлку Ынбёль. – Джеб нас придушит, если мы не принесём корешки, и тогда ковену точно хана, – Лекси опустила ладонь со лба Ынбёль ей на глаза, и прежде, чем Ынбёль успела что-либо сделать, мир потух.

***

Проснулась она невероятно выспавшейся и просто до одури голодной.

События прошлой ночи казались лишь ночным кошмаром, но Ынбёль не могла не заметить, что чувствовала себя действительно хорошо. В самом деле хорошо. Также, как и прошлой ночью, она ощущала себя полностью здоровой.

Вскочив с кровати, она первым делом проверила руку – ни следа ночного ранения. Ничего не болело, не сводило. Не было ощущения, будто вот-вот с телом случится что-то страшное. Она ощущала… Силу. Сравнивать было не с чем, но сейчас ей казалось, что силы в ней больше, чем просто в здоровом человеке.

– Я пошла, – кинула она матери, шнуруя кеды у порога. По пути в школу ещё предстояло отыскать рюкзак.

– Может поешь? – предложила в миллионный раз мать.Ей нужно было проявлять умеренную заботу об умирающей дочери. Умеренную – чтобы не было так больно, когда все старания пойдут прахом и Ынбёль умрёт. Заботу – потому что она её всё-таки любила. Не так сильно, как своего бога, но всё-таки любила. Поэтому про завтрак они говорили каждый день.

Даже когда Ынбёль умерла.

– Не… – Ынбёль осеклась, внезапно почувствовав сильный спазм. Живот свело так сильно, что она едва не вцепилась зубами в собственную руку.

Это был голод. Самый настоящий, безумно сильный голод. Она не чувствовала его много лет и сейчас скорее инстинктивно поняла, что ей надо срочно поесть. Если, конечно, она не хочет пожевать обшитые скотчем потрёпанные учебники по пути в школу.

– Хочу, – призналась она.

Собственный растерянный взгляд встретился с таким же взглядом матери, выглянувшей с кухни. Впрочем, она быстро взяла себя в руки и, улыбнувшись, кивнула.