Метаморфозы (СИ)

Вдруг вижу я моего товарища, Сократа! Сидит на земле, изорванный плащ наполовину прикрывает его тело. Почти другим человеком стал: бледность и худоба до неузнаваемости его изменили, и он сделался похож на тех пасынков судьбы, что на перекрёстках просят милостыню. Хоть я его и знал и был с ним дружен, но, видя его в таком состоянии, я усомнился и подошёл поближе.

- Сократ! Что - с тобой? Что - за вид? Что - за плачевное состояние? А дома тебя уже оплакали и по имени окликали, как покойника! Твоим детям, по приказу верховного судьи провинции, назначены опекуны. Жена, помянув тебя, подурнев от скорби и горя, чуть не выплакав своих глаз, уже слышит от родителей побуждения увеселить дом радостью нового брака. И вдруг ты оказываешься здесь, к нашему позору, загробным выходцем!

- Аристомен, право же, ты не знаешь уловок судьбы, её милостей и превратностей. - С этими словами своё лицо, давно уже красневшее от стыда, плащом прикрыл, так что оставшуюся часть тела обнажил от пупа до признака мужественности. Я не мог дольше видеть такого зрелища нищеты и, протянув руку, помог ему подняться.

Но тот, как был с покрытой головой, сказал:

- Оставь судьбу насладиться досыта трофеем, который она себе воздвигла.

Я заставляю его идти со мной, прикрываю его наготу одной из двух своих одежд, которую снял с себя, и веду в баню. Там готовлю мази и притирания, соскребаю слой грязи и, вымыв, поддерживая его, веду к себе, грею постелью, ублажаю пищей, подкрепляю чашей, забавляю рассказами.

Уж он склонился к разговору и шуткам, уж раздавались остроты и злословие, пока ещё робкие, как вдруг, испустив из глубины груди вздох и хлопнув правой рукой по лбу, сказал:

- О, я - несчастный! Предавшись страсти к гладиаторским зрелищам, уже прославленным, в какие бедствия я впал! Ведь, приехав в Македонию по прибыльному делу, которое задержало меня там месяцев на девять, я отправился обратно с барышом. Я был уже недалеко от Лариссы (по пути я хотел побывать на зрелищах), когда в ущелье на меня напали разбойники. Хоть и обобрали - однако спасся. В таком положении я заворачиваю к старой, но до сих пор ещё видной собой кабатчице Мерое. Я рассказываю ей о причинах долгой отлучки из дома, и страхов на обратном пути, и ограбления. Она меня накормила ужином и вскоре, побуждаемая похотью, пригласила к себе на кровать. Я тотчас делаюсь несчастным, так как, переспав с ней разочек, уже не могу отделаться от этой чумы. Всё в неё всадил: и лохмотья, что разбойники у меня на плечах оставили, и гроши, что я зарабатывал, как грузчик, когда ещё сила была, - пока эта женщина и судьба не довели меня до такого состояния, в каком ты меня увидел.

- Ну, ты этого заслуживаешь и ещё большего несчастья, раз любострастные ласки и потаскуху детям и дому предпочёл!

Но он, приложив палец ко рту, сказал:

- Молчи! - И озирается. - Берегись вещей жены! Как бы язык беды на тебя не накликал!

- Ещё что! Что же - за женщина эта владычица и царица кабацкая?

- Ведьма и колдунья: власть имеет небо спустить, землю подвесить, ручьи сделать твёрдыми, горы расплавить, покойников вывести, богов низвести, звёзды загасить, Тартар осветить!

- Ну, тебя, опусти трагический занавес и сложи эту театральную ширму, говори-ка попросту.

- Хочешь о тьме её проделок послушать? Воспламенить к себе любовью жителей не только этой страны, но Индии, обеих Эфиопий, даже самых антихтонов - для неё пустяки, детские игрушки! Послушай, однако, что она сделала на глазах у многих.

Своего любовника, посмевшего полюбить другую женщину, единым словом она обратила в бобра, так как этот зверь, когда ему грозит опасность быть захваченным, спасается от погони, лишая себя детородных органов. Она надеялась, что и с тем случится нечто подобное за то, что свою любовь понёс на сторону. Соседнего кабатчика и, значит, конкурента, обратила в лягушку. И теперь этот старик, плавая в своей винной бочке, своих прежних посетителей из гущи кваканьем приглашает. Судейского, который против неё высказался, в барана обратила, и теперь тот так бараном и ведёт дела. Жена одного из её любовников позлословила как-то о ней, а сама была беременна - на вечную беременность осудила её, заключив чрево и остановив зародыш. Вот уже восемь лет, как эта бедняжечка, отягощена животом.