Метаморфозы Уклейкина или быть Добру!.. (СИ)

- Вот ведь, блин, жизнь была - ни забот, ни хлопот! - первым не выдержал пресс ностальгии Сергей. - Пионерлагерь, кружки, на деревню к бабушке, рыбалка, грибы, футбол до упада, казаки-разбойники... А сейчас: сидишь эдаким офисным планктонным дурнем с умным выражением лица, улыбаясь как китайский болванчик и втюхиваешь втридорога снобирующим лопоухим клиентам, то чего нормальный человек даром не возьмёт. А жизнь-то мимо проходит... Ты только, Вовка, вспомни, о чём мы мечтали: о покорении Арктики, Космоса, о великой русской культуре и истории, о прогрессе, о том, как мы скоро вырастим и приложим тогда все наши силы, знания и таланты на том, или ином поприще во благо родины и человечества... эх!..

- Ни трави, Крючков, душу - наливай лучше по второй, - зло рыкнул Уклейкин. - Ты думаешь, мне приятно писать всякую чушь о том, что, дескать, в кремлёвских подвалах, в очередной раз в неожиданно найденной библиотеке Ивана Грозного обнаружены откровения неизвестной любовницы Нострадамуса, в коих последняя предрекает очередной конец света в таком-то году и, встречать оный, дабы избежать неминуемых фатальных последствий надобно исключительно в максимально длинном красном шёлковом платье от Versace, с головы до пят, облившись французскими духами, в изумрудном ожерелье и золотом кулоне весом от 100 грамм; или, мол, где-то за Уралом, у деревни Михрюткино некоему деду Ипату Беспробудному в наглухо дремучем лесу вдруг повстречались невиданные ранее никем на Земле маленькие зелёные существа о четырёх конечностях и двух головах, и передали ему запечатанную сургучом бутыль с посланием всему человечеству, которую он со страху выпил и от чего собственно до сих пор светится днём, как люминесцентная лампочка, потеряв, через три дня навсегда дар речи.

- А что, правда? - притворно оживившись, глупо ляпнул Крючков, тут же сконфузившись, ибо мгновенно осознал, что невольно задел друга за живое.

- Кривда... не ёрничай, - тут же почувствовав неловкость друга, смягчил ответ Уклейкин. - Я ж, блин, тысячу раз тебе говорил, что подобные байки я вынужден сочинять, ибо ненасытному редактору нужны тиражи, а мне соответственно хоть какие-то гонорары, ибо, банально плоть свою нужно кормить, а я, как ты знаешь, кроме как писать ничего иного толком делать-то не умею. Да такой степени, блин, маразма мы доперестраивались в так называемый свободный рынок, что треклятые деньги стали смыслом и целью жизни подавляющего большинства людей! Так-таки нагнули банкстеры Россию ниц "золотому" тельцу - этому дьявольскому символу мерзкого, всё разлагающего стяжательства... Вот скажи мне, Серёга: какого спрашивается чёрта (в порыве нахлынувших чувств Уклейкин, уже не озирался по сторонам) мы заканчивали с отличием университеты?! Что бы как ты - стать безликим винтиком в чреде миллионов рядовых, серых, торгашей в посреднической конторе коих вместо заводов и НИИ развелось тьма тьмущая, расшаркивающихся пред первым встречным покупателем с рабской улыбочкой "чего, мол, изволите?"... Прости, брат, я не про тебя лично...

- Да ладно, чего уж там... так и есть... чуть не в пояс кланяемся клиентам, что б хоть что-нибудь купили, - с горечью, но без обиды на друга согласился Серёга.

- А я во что превратился?! - продолжал гневную по себе отповедь Уклейкин. - Если уж говорить на чистоту: продажный, жёлтый и жалкий журналюга, ведущий бессмысленную колонку в газете, которую, как правило, читают только выжившие из ума старухи и ещё не наживший оного молодой офисный планктон, жаждущий вышеупомянутых псевдо сенсаций, что бы было что, как бы обсудить на досуге вне скучных рабочих стен за бесконечным пивом, ибо, увы, ему ничего иного кроме денег и карьеры ради барышей, - не интересно в принципе; и я невольно отвлекая всех их от реальных, насущных проблем в стране и мире, в довесок скрыто, а зачастую - открыто, в наглую рекламирую всякую ерунду, за которую нам в итоге и платит заказчик сего бреда!.. "А ведь прав был давешний фантомный чёрт на мой счёт - что б ему икалось не переикалось", - вдруг, совершенно неожиданно сверкнула уничижительной молнией и мгновенно исчезла в потёмках метущейся души Уклейкина кране неприятная мысль.