Метанойя

Но вот она, наконец, дома. Раздела ребенка и накинула домашний халат сама. Где она? — Правильно, она на кухне, готовит ужин, поскольку муж с детьми хотят есть.

Но вот все накормлены, обед для ребенка на завтра приготовлен, муж давно перед телевизором, а где же наша героиня? А! Вот же она — делает уроки со старшим ребенком!

Но, наконец, все сделано, задания проверены, что надо — постирано и поглажено, приготовлено к завтрашнему такому же марафону, и она бухается рядом с мужем на диван, чтобы глянуть, что там показывают. Или, возможно, берет книгу. Краткие полчаса — час отдыха, если, конечно, младший ребенок не орет и что-то не просит. Муж, возможно, в чем-то помогает. Например, моет посуду после ужина и выбрасывает мусор, но он ведь устал после работы, ему надо отдохнуть!

Ох, наконец, дети уложены, сказка младшему прочитана и наша свободная женщина плетется в спальню, мечтая лишь об одном — упасть и уснуть, помня, что вставать ей завтра в шесть утра. Но не тут-то было! Не успевает она прикрыть глаза, как в постели к ней подкрадывается муж с намеками на супружеский долг. Очень хочется наорать на него, послать подальше, но… Мир в семье важнее, детям нужен отец, да и проще сделать, как он хочет, ибо у него это все равно будет недолго.

Наконец, все положенные ритуальные телодвижения сделаны, в конце она даже, чтобы польстить мужу, особенным образом чувственно вздыхает, на самом деле не чувствуя ничего, кроме усталости и непреодолимого желания спать. Удовлетворенный супруг быстро отваливается в сторону. Раньше ее это раздражало, а сейчас только радует. Наконец, можно поспать. Она закрывает глаза и тут звенит будильник. Не может быть?! Как, неужели уже шесть утра? О-о-о-о-о… И все начинается сначала.

— Как тебе такая свобода, Егор?

— Б-р-р-р, — только и смог произнести он, — не вижу здесь свободы.

Ольга ласково потрепала его по волосам и продолжила:

— Теперь давай рассмотрим нашу гипотетическую преступницу. Понятно, что, будучи на воле, она жила так, как и живут женщины подобного толка — пила, гуляла, не работала, меняла кавалеров. Дети, если и есть, давно забыли, как выглядит мама. Да она и сама лишь иногда пьяно всплакнет о своих "кровиночках". Но то не она, то водка — не будем верить подобным слезам.

Потом, конечно, ее опять сажают в тюрьму. Ну, допустим, что-то там украла или, скажем, убила сожителя по пьянке. Обычное дело. И вот она вновь в давно уже привычной для себя обстановке. Рассмотрим, как проходит ее день в женской исправительной колонии. Хотя, странное, конечно, название для колонии, не знаю, кого там вообще можно исправить. Ну да дело не в названии.

Итак, подъем в семь часов утра. Пятнадцать минут на то, что бы заправить постель и сходить в туалет. Потом физзарядка для здоровья — о чем всегда мечтает наша свободная женщина и на что у нее никогда не хватает времени.

Затем полчаса на завтрак, который, заметь, для нее уже приготовлен. Потом она идет на работу — не более восьми часов! Просто потому, что такой распорядок, а его нарушать нельзя. На работе она, не слишком торопясь, то и дело перекуривая, что-то там делает, а в двенадцать часов идет на обед, который, обрати внимание, опять же вовсе не она готовила, но пришла на готовенькое.

Но вот она отработала, поужинала и что же она делает дальше, до отбоя, который ровно в десять вечера? — Да что хочет, то и делает — разумеется, в пределах забора с колючей проволокой. Хочет — гуляет с подругами и просто болтает. Хочет — смотрит телевизор. Или, скажем, идет в клуб и поет в хоре, если ей по душе такое хобби. Или читает книгу, лежа на кровати. Может, играет в карты или другие азартные игры, если любит это дело. Опять же — пьет чай с конфетами и печеньем, купленный в местном ларьке. Да мало ли всяких подобных дел у отбывающей срок преступницы, все и не упомнишь! Может, например, в церковь пойти, с батюшкой по душам побеседовать или еще что другое. Сейчас начали опять в лагерях церкви строить.

— А теперь, скажи, Егор, кто из этих двух женщин, на твой взгляд, более свободен?

— Ничего себе альтернативу ты предложила! — Егор удивленно смотрит на любимую. — Похоже, что свободнее преступница в лагере.

— Вот видишь, — пожимает плечами Ольга, — а ты говоришь, что самое главное в жизни это свобода. Здесь всегда важно уточнить — от чего свобода, для чего свобода, да и, собственно, что такое свобода вообще.

Они оба задумались, в обнимку лежа на белом песке, любуясь закатом и слушая ласковый шум прибоя. Егор — о том, что она только что сказала. А Ольга…, а Ольга о чем-то другом. Наверное.

Наконец Егор разлепил губы:

— Что же тогда главное в жизни?

— А какие варианты? — тут же откликнулась Ольга, ехидно щурясь.

— Может, любовь? — осторожно спросил Егор, ожидая подвоха.

— Может быть, — задумчиво протянула она, — но вот какая штука. Может ли быть самым главным то, что достаточно скоротечно? Впрочем, какую любовь ты имеешь в виду? Например, еще древние греки насчитывали несколько видов любви, для каждого из которых у них было свое слово.

— Серьезно? — удивился он. — Расскажи!