Метасюжет в театре Островского

В «Трудовом хлебе» «бедная невеста» зовется Наташей и она, к тому же, еще и сирота, живет у дяди, промышляющего частными уроками. Мелодраматические интонации, вообще свойственные данному сюжету, многократно усиливаются введением темы денег, завещанных покойной матерью на свадьбу дочери, ее загробного письма, самой историей матери, предвосхищающей своей судьбой (рассказанной глухо и недомолвками) судьбу дочери, наконец, появлением в качестве возлюбленного Наташи персонажа из другой драматической группы — мота, авантюриста и охотника за приданым. Вместе с ним, хотя за сценой и только в рассказах персонажей, появляется и тема «богатой невесты», женитьбой на которой он надеется поправить свои пошатнувшиеся дела. А оскорбленная и убитая Наташа отдает руку лавочнику и своему квартирохозяину, совершая обычный для своей роли (хотя и по необычным мотивам — от «разбитого сердца», но без какого‑либо принуждения) социально–культурный мезальянс.

Сложное переплетение сюжетных мотивов, в основе своей всё тех же, но берущихся иногда с обратным знаком, мы встречаем в «Волках и овцах». Скажем, линия Глафира — Лыняев формально подходит под признаки сюжета «бедной невесты». Но носительница этого амплуа, девица, действительно, без каких‑либо средств, ведет себя, скорее, в соответствии с типом охотника за приданым из параллельного сюжета, активно и агрессивно покоряя богатого барина. Напротив, Евлампия Николаевна Купавина по всем показателям — «невеста богатая», но мало того, что мошенничество, подлоги и прямое воровство чуть не переводят ее в разряд «бедных», она и ведет себя в отношениях с Мурзавецкой, забравшей над ней власть, близкую к родительской или опекунской, как будто на самом деле взяла на себя эту роль, и не случайно среди претендентов на ее руку оказывается племянник Мурзавецкой, достойный собрат Неглигентова. Возвращает Купавину к амплуа «богатой невесты» появление Беркутова, не только расстраивающего все козни против нее, но и твердо знающего, что ее лес, на который здесь «никакой цены нет», стоит полмиллиона, ибо через него должны проложить железную дорогу. И вообще действия Беркутова, направленные на то, чтобы расстроить интригу против Купавиной, по существу сами являются интригой, имеющей целью добиться ее согласия на брак, — еще один пример неоднозначности мотивов в этой пьесе.

Похожее переплетение сюжетных доминант, вплоть до их обращения в полную себе противоположность, мы находим в «Богатых невестах». Для Пирамидалова, мелкого и подличающего чиновника, «богатыми невестами» являются и Белесова, подопечная и любовница «важного барина», и купчиха Бедонегова. В конце концов он вынужден довольствоваться Бедонеговой, как бы повторяя финал бальзаминовской трилогии. Также «богатой невестой», по крайней мере формально, является Белесова и для Цыплунова, чиновника «культурного» и нравственного ригориста. Но это с точки зрения женихов. С точки зрения Белесовой всё меняется. Ее любовник, в связи с приездом жены вынужденный прервать отношения, стремится срочно выдать ее замуж: тем самым он выступает в роли отца (но он и в самом деле ее опекун), а необходимость, вынуждающая Белесову к согласию на брак, воплощается на этот раз в лице требований общественного приличия. Брак с Цыплуновым — это для нее, для ее самосознания мезальянс, нисхождение по шкале светской иерархии, т. е. все необходимые признаки образа «бедной невесты» здесь присутствуют, но в виде, так сказать, инвертированном.

«Правда — хорошо, а счастье лучше» возвращает нас к раннему Островскому, к одной из самых архетипических его пьес — «Бедность не порок». Вновь купеческая среда, вновь атмосфера домашней тирании, в которой задыхается очередная «богатая невеста», вновь мелькающие за сценой призраки «благородных» женихов. И вновь приказчик отца в роли избранника — не только честный и чистый, как его собратья по амплуа и службе, Митя из «Бедности не порок» и Гаврило из «Горячего сердца», но отличающийся даже некоторым переизбытком честности. И как в «Бедности не порок», медиатором оказывается лицо, совершенно неожиданное: прежде в этой роли выступал спившийся и люмпенизированный дядя невесты, ныне — отставной унтер, в прошлом предмет тайной любви бабушки Барабошевой (эта история, всплывающая в воспоминаниях унтера, дополняет основной сюжет вариацией на тему «богатой любовницы» — так было уже в «Горячем сердце», но в форме самостоятельной сюжетной линии).