Метель

Перхуша шел, правил, загребая снег валенками, проваливаясь и снова вылезая. Впереди и вокруг стояла стена бесшумно валящего снега. И от этой бесшумности, в совершенном безветрии доктору становилось все страшнее.

Перхуше же страшно не было. Он просто устал от всего, устал так, что и шел уж из последних сил, стараясь не свалиться на снег и не заснуть. Огонь костра сморил его, он наглотался дыма, ему хотелось одного — спать.

«Три версты… Доедем, коли не собьемся…» — думал он, тараща глаза, слипающиеся от снега и усталости.

Через полверсты, когда ельник кончился и началось чистое поле, они сбились с пути. Перхуша побрел кругом, нашел дорогу. Поехали, но снова сбились. И снова Перхуша нашел дорогу. Доктор уже не слезал, а сидел, весь покрытый снегом, молясь и замирая от страха. Проехали полверсты благополучно, но вдруг раздался треск, самокат предательски накренился вправо: сбившись с дороги, въехали в буерак, и приделанный носок полоза сломался.

— Обломился! — крикнул Перхуша, возясь в снегу.

— А ну тебя… — неподвижный всю дорогу доктор вдруг спрыгнул с сиденья, по колено в снегу подбежал к багажнику и стал яростно отвязывать свои саквояжи.

— Провались ты пропадом, дурак… Провались со своим самокатом… со своим вонючим полозом… — Он отвязал занесенные снегом саквояжи, взял в руки и пошел вперед.

Перхуша не удерживал его. У него уже не было сил стоять, он опустился рядом с самокатом, опершись на него спиной, а рукой держась за полоз, словно за сломанную ногу.

— Я пешком быстрей дошел бы! — в сердцах крикнул доктор, не обернувшись.

Он зашагал вперед по занесенной дороге.

— Всю жизнь слушать дураков и мудаков! — зло бормотал он себе, двигаясь в густом, падающем в темноте снегу. — Слушать дураков! И слушать мудаков! Что ж это за жизнь?! Господи, что ж это за жизнь?!

Злобное негодование подбодрило его, он двигался сквозь шуршащий снег, сапоги месили бесконечную снеговую кашу. Ногами он чувствовал дорогу, наезженный наст, занесенный снегом.

«Вперед, только вперед…» — думал доктор, не сбавляя хода.

Он понял, что надо просто не бояться этой безжизненной, холодной стихии и двигаться, двигаться, преодолевая ее.

Снежная тьма обтекала доктора Гарина. Он шел и шел. Самокат, Перхуша, маленькие лошади — все осталось позади, как досадное прошлое, а впереди был путь, по которому надо было идти.

«Это Долгое рядом… Надо было давно бросить этого дурака и пойти пешком… Давно дошел бы…»

Он шагнул, провалился в яму и упал, теряя саквояжи. Заворочавшись в снегу, нашел саквояжи, выбрался из ямы, двинулся назад, с трудом различая в темноте свои следы. Нашел дорогу, пошел правее, но снова провалился в яму, глубже первой.

«Овраг…» — мелькнуло у него в голове.

По-видимому, дорога шла через овраги.

— Изгиб… — пробормотал запыхавшийся доктор.

Он вылез, пошел и вновь провалился. Кругом были одни овраги.

— Где же она? — Он поправил ползущий на глаза малахай.

Стал осторожно щупать ногой, стараясь больше не проваливаться. Под снегом было что-то неровное, вовсе не похожее на дорогу. Она словно растворилась в оврагах. Ища дорогу, доктор выбился из сил и опустился на снег. Ногам его стало холодно.

— Проклятье… — пробормотал он.

Посидев, поднялся, подхватил саквояжи. И решил пойти прямо через проклятые овраги, в надежде попасть на дорогу. Это оказалось нелегким делом: он шел, падая и поднимаясь, проваливаясь и снова выбираясь. Но дороги не нашел. Овраги словно сожрали ее.

В изнеможении он сел в снег и сидел. Снег, бесконечный снег валил и валил с темного неба, занося доктора и его следы.

Доктор стал задремывать и зябнуть.

— Только не спать… — пробормотал он, поднялся и, еле двигаясь, пошел вперед.

Овраги не кончались. Провалившись в очередной раз, он лег на бок и пополз вперед по снегу, таща за собой отяжелевшие саквояжи.

И вдруг под ногой нащупалось что-то ровное, твердое.

— Вот она! — сипло и радостно воскликнул он.

Вылезши из оврага на дорогу, он постоял, замученно дыша, опустил в снег саквояжи, перекрестился:

— Слава Тебе, Господи.

Поднял саквояжи. Пошел вперед. Но не прошел он и двадцати шагов, как что-то выдвинулось из снежной тьмы и нависло прямо над ним. Тараща глаза, доктор различил вверху нечто похожее на ствол накренившегося дерева, облепленный снегом. Он стал обходить слева и вдруг различил за этим стволом что-то большое, широкое, занявшее всю дорогу, из чего вырастал и тянулся этот ствол. Доктор осторожно подошел. Большое и широкое было все в снегу и уходило вверх. Кинув саквояжи в снег, доктор протер шарфом пенсне, задрал голову. Он не мог понять — что перед ним. Сначала он подумал, что это островерхий стог сена, занесенный снегом. Но потрогав рукой, он понял, что это не сено, а снег. Таращась, доктор попятился назад. И вдруг, различив вверху непонятной снежной громадины подобие человеческого лица, понял, что перед ним чудовищных размеров снеговик с огромным, торчащим снежным фаллосом.

— Господи… — пробормотал доктор и перекрестился.