Метель

«И в этом нет ничего необычного и странного!», – поделился своими ощущениями-впечатлениями внутренний голос. – «Пусть данное банное отделение и предназначено для людей благородного происхождения, но топится-то оно, всё равно, «по-чёрному». Традиции, сударь мой. Незыблемые традиции! Впрочем, над крышей избушки, когда подходили к ней, я приметил и серьёзную кирпичную трубу. Может, это какой-то смешанный вариант? Типа – насквозь «барский»?».

Мебель предбанника особым разнообразием и оригинальностью не отличалась: широкие деревянные скамьи вдоль стен, разномастные и разнообразные крючки, неряшливо закреплённые на стенах, несколько грубо сколоченных табуретов, окружающих простенький деревянный столик, плотно заставленный кувшинами, горшками, кружками, блюдечками и тарелочками. По центру стола располагался изящный серебряный подсвечник с тремя горящими свечами.

«Эге, видимо, и в девятнадцатом веке у русского народа было принято сопровождать банные процедуры лёгкой выпивкой-закуской…», – смекнул Пётр. – «В горшках, наверное, налит всякий и разный ягодный морс. А что, интересно, находится в пузатых кувшинах? Неужели, пиво? Мечты, мечты, как вы порой обманчивы. Как вы – порой – несносно-невозможны…».

В дальнем углу помещения наличествовала длинная и высокая ширма в восточном стиле, многочисленные створки которой были оббиты шёлковой материей, разрисованной крылатыми золотистыми драконами, топчущими массивными лапами узорчатых змей и усердно изрыгающими – во все стороны – жёлто-оранжевое пламя.

– Это на случай наличия женского пола. То есть, его отдельных представительниц, которые лёгкого и слегка облегчённого поведения. За ширмой кроватка стоит, оснащённая новёхоньким матрасом, – охотно пояснил Давыдов, перехватив Петькин любопытный взгляд. – Если желаешь, то свистну. Смотритель, курва похотливая и шустрая, вмиг расстарается…. Не морщься ты так, братец Бурмин, не морщься! Я помню про твою рану сердечную…. Давай-ка, я тебе шею обмотаю выдровой шкуркой.

После завершения процедуры обматывания, Денис быстро и ловко разделся догола и, небрежно развесив одежду на ближайшие крючки, сообщил:

– Я первым пойду в мыльню-парильню. Принюхаюсь по поводу угара. Впрочем, угар, как всем хорошо известно, он вовсе без запаха…. А я, всё равно, принюхаюсь! Ещё проверю, как эти олухи лапотные замочили веники. Раздевайся, не торопясь, и следуй за мной…

Давыдов, тщательно притворив за собой низенькую дверь, скрылся в банном помещении.

«Хорошо, что он ушёл», – решил про себя Пётр. – «Интересно, чтобы Денис подумал – относительно моих модных итальянских трусов, кардинально отличающихся от его льняных подштанников до колен? Пришлось бы опять врать и нести откровенно-несусветную чушь. Мол, последние веяния капризной европейской моды, купил по случаю, типа – на пробу.…Где, спрашивается, купил? Ну, мало ли, где конкретно…. Мол, по давней и запойной пьянке дело было. Уже подзабыл, где и у кого…. А Денис-то Васильевич – крепенький такой, плотненький, хоть ростом и не вышел. Натуральный гриб-боровик…. Или же, наоборот, медвежонок. Грудь и спина очень уж волосатые, сверх всякой меры. Как у лучших представителей славного армянского народа. Видимо, в роду Давыдовых намешано немало южных весёлых кровей…. Кстати, надо перед посещением бани обязательно линзы вынуть из глаз, чтобы чего плохого, вдруг, не случилось. И с линзами, и с глазами…».

Раздевшись и аккуратно развесив одёжку на крючках, Петька запихал потенциально-опасные итальянские трусы – с завёрнутыми в них оптическими линзами – во внутренний карман ментика. Располагавшийся там ранее неработающий карманный фонарик он – на всякий случай – спрятал в светёлке (ещё до выхода в баню), за одним из сундуков, пользуясь тем обстоятельством, что Денис постоянно отвлекался на душевное общение с котом Аркадием.

Настойчиво и противно зачесалось под шеей. Пётр машинально тронул это место правой ладонью и тут же испуганно отдёрнул руку:

– Что ещё за чёрт? Хрень очередная! Какое-то – совершенно незнакомое – утолщение…. Шрам, что ли? Проклятый двойной подбородок и дурацкие усы! Мешают рассмотреть толком….

Промучившись минуты три-четыре, он пришёл к неутешительному выводу:

– По груди, начиная с точки, где встречаются ключицы, вниз змеится светло-зелёный, многократно изломанный шрам. Длиной сантиметров восемь-десять, может, и немногим больше. Совершенно не болит, такое впечатление, что уже окончательно зажил (поэтому и чешется), то есть, полностью зарубцевался. Наверное, это след, оставленный зимней молнией, которая меня шандарахнула ночью…. Получается, что я теперь стал родственником Гарри Потера? Так сказать, его молочным, то есть, электрическим братом? Да, чудны дела твои, Господи!

Тяжело вздохнув и трижды перекрестившись, Петька прошёл в мыльню-парильню.