Метель

«Неужели, я так быстро вспотел?», – подумалось. – «Или это – обыкновенный конденсат? То есть, горячий водяной пар оседает на моём – гораздо более прохладном – теле? Примерно по тому же принципу-механизму, который присутствует и при образовании утренней летней росы, и зимнего инея? А, скорее всего, и то, и другое: конденсат смешивается с потом, а пот, соответственно, с конденсатом…».

– Сейчас поддам ещё разочек! – пообещал Денис.

– Может, не надо, брат? И так очень жарко, честное слово…

– Надо, Пьер! Надо!

Только примерно через пять с половиной минут – после третьей плановой «поддачи» – Давыдов скомандовал:

– Уф-ф-ф! Вроде, прогрелись немного…. Слезаем с полка и без промедления следуем на выход!

«Слава тебе, Господи!», – мысленно обрадовался Петька. – «Хоть немного отдышусь и передохну…».

Сразу же, как только они оказались в предбаннике, выяснилось, что его радость была преждевременной и напрасной.

– Срочно передислоцируемся на улицу и отважно окунаемся в ледяную прорубь! – велел Денис.

– Как – в прорубь? Ведь мы даже ещё вениками не хлестались….

– Молчать и выполнять! Я лучше знаю, что надо делать. Изволь следовать за мной, господин гусарский подполковник! Быть тебе сегодня пятнистым леопардом, хочешь ты этого, или нет…

От бани до пруда с прорубью было примерно двадцать пять метров нетронутого снега.

– Ура! В атаку! За мной! – азартно закричал Давыдов и, проваливаясь в снег по щиколотку, рванул вперёд. – Пьер, не отставать! Победа будет за нами!

Пётр, стараясь попадать след в след, побежал-запрыгал за приятелем.

«Он, бесспорно, сумасшедший», – предостерёг осторожный и консервативный внутренний голос. – «Других внятных объяснений этому зимнему цирку у меня, просто-напросто, нет. Дворянин, с удовольствием прыгающий после жаркой бани в ледяную прорубь? Умные исторические книги освещают эту животрепещущую тему весьма неохотно. Упоминалось, конечно, что великий Александр Васильевич Суворов обожал классическую русскую баню и всяческие водные процедуры, связанные с холодной водой. Но на этом, пожалуй, и всё…».

Неожиданно мохнатая спина Дениса исчезла из вида, а по ушам ударил громкий вопль, полный ужаса и восторга:

– А-а-а! Мамочки мои! А-а-а!

«Что за чёрт?» – Петька, ничего не понимая, замер на месте. – «Куда же он подевался? Провалился под землю? Нырнул в высокий сугроб? Сослепу сразу и не сообразить…».

– Руку дай! – требовательно раздалось откуда-то снизу. – Хватит уже изображать из себя жирную слепую курицу!

Петька, наклонив голову, увидел прямо перед собой протянутую ладонь, крепко ухватился за неё и помог Давыдову выбраться из воды. Выяснилось, что полынья в пруду была выдолблена (прорублена?) непосредственно у самого берега.

– Т-т-тут об-б-брыв! – стуча зубами от холода, сообщил Денис. – Но н-н-неглуб-б-боко. По г-г-грудь…. Не ут-т-тонешь. Я п-п-пошёл…. Д-д-догоняй!

Ответить Пётр ничего не успел. Так как, получив крепкий пинок под зад, свалился в тёмную холодную воду…

В холодную воду? Нет, это слишком мягкое определение (фраза, описание, термин?) – для того, что он испытал. Вода была бесконечно ледяной и ужасно, убийственно холодной. Сердце испуганно охнуло, попыталось выпрыгнуть – через горло – из груди, а после того, как это не получилось, трусливо спряталось – где-то в области пяток. Уши заложило, как при попадании реактивного самолёта в воздушную яму, а в голове запиликало – мерзко, тоненько и тревожно.

Он кричал, вопил, визжал, причитал, с удивлением понимая, что в его голосе присутствуют и нотки неподдельного, искреннего восторга….

Наконец, посчитав, что шумный спектакль слегка затянулся, Петька с трудом, сорвавшись пару раз обратно в ледяную субстанцию, выбрался на берег. Стоя на четвереньках, он немного потряс, подражая собакам, всеми телесами. То бишь, попытался стряхнуть с себя капли и капельки холодной воды. Потом поднялся на ноги и неуклюжей трусцой припустил к бане, которая представлялась его близорукому зрению тёмно-далёким, сильно размытым пятном.

Упершись в чёрную бревенчатую стену, он повернул налево. Но там, где по его расчётам должна была находиться входная дверь в предбанник, обнаружилось только прямоугольное, очень узкое окошко, забранное в чугунную решётку.

«Значит, надо идти в противоположную сторону!», – совершенно логично решил Пётр, и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, торопливо зашагал направо. Повернул за угол и…

– Гав! Гав! Гав! – отчаянно и яростно залаяла-загавкала рыже-бурая собака угрожающих размеров, до предела натягивая длинную железную цепь и с удовольствием демонстрируя острые жёлтые клыки.

Убравшись обратно за угол, Петька устало присел на корточки, прислонился спиной и затылком к бревенчатой стене и, мелко дрожа от холода, затосковал: – «Вот же, блин банный, похоже, что я заплутал! Действительно, жирная и слепая курица, прав Давыдов…. Это же надо было ещё умудриться: так глупо и бездарно заблудиться в чужих далёких Временах, причём, в абсолютно голом виде…. Смех, да и только! Правда, сквозь крокодильи слёзы…».

– Заблудился, милок? – заботливо поинтересовались рядом.