Метели ложатся у ног

Геолог схватился за живот, смеялся до тех пор, пока Микул не обиделся — крикнул:

— Я единоличник! Ты единоличник! Зачем смеешься?!

Геолог унялся; подумал о чем-то и объяснил, тыкая в грудь длинными рыжими пальцами:

— Я служащий, понимаешь? Инженер.

Микул не ответил; не слышал он таких слов, не знал, как на них отвечать.

— Мику-у-л?! — положил ему на плечо тяжелую руку геолог.

— Ну и пусть! — буркнул Микул и убрал плечо из-под рыжей руки.

Резво бежали олени.

— Киш! Киш! Ки-и-иш-ш-ш!.. — покрикивал то и дело на оленей Микул, и олени переходили на рысь.

Он не задавал больше вопросов. Молчал и русский.

— Киш! Киш! Ки-и-иш-ш-ш!

Олени бежали.

В тундре стояла пора цветения ив. Легкий ветерок дул со стороны далеких на юге гор и лесов… и пустыни, о которой геолог рассказывал только что; слетавшие с ивовых веток пушинки снегом ложились на летник.

«Какие дела делал он на том юге? — думал Микул. — Геолог?» И не выдержал:

— Слушай, друг? А я могу быть слузасый?

Смирнов улыбнулся, но тут же спрятал улыбку, ответил:

— Конечно.

— А геологом?

— Тоже. Только, надо много учиться.

И тут-то сам напросился вопрос, который мучил Микула:

— Хэй-хэй-хэй!.. Я учился только два года… А скажи, друг, какие дела у геологов?

— Геологи золото ищут, железо, каменный уголь…

— А-а!.. — перебил Смирнова Микул. — В Воркуте, говорят, есть такой уголь. Значит, ты в Воркуту?..

Смирнов согласно кивнул.

— Однако, — не унимался теперь уже Микул, — скажи-ка, геолог, а стоит мне в колхоз поступать?

Смирнов призадумался.

— Пошто молчишь-то?

— Не знаю, друг, как тебе посоветовать, — признался он. — Советчик я в этом никудышный. Такие дела, брат, надо решать самому. Как лучше тебе, так и делай. Это твоё личное дело.

— А Советская власть не заставит?

— Советская власть никого не насилует.

Теперь Микул призадумался.

— А одному с семьей кочевать в тундре не трудно? — спросил уж Смирнов.

— Пошто не трудно? Но я один в тундре хозяин себе. В Советскую власть-то я записался… А в колхоз не хочу.

Микул пристально посмотрел на геолога, гикнул на оленей и серьезно спросил:

— А может, надо, а?

Смирнов усмехнулся.

— Желательно. Но всё самому нужно решать.

— Да-а… — вздохнул Микул тяжело. — Всё надо решать теперь самому. Советская власть теперь. Можно решать и самому. Надо решать. А как решить, если такого отец не решал? И дед не решал…

Смирнов не задавал почему-то вопросов. И не говорил теперь ничего. Не хотел мешать чужим думам, что ли?..

Летник нырял по увалам… Смирнов лишь курил папиросы, молчал. А потом стал рассказывать. И о чем бы он ни рассказывал, Микулу было всё интересно, всё было ново. А путь уж кончался. Микул дернул вожжи — олени свернули на бездорожье. Им стало труднее. Но показались три чума.

Стойбище встретило заливистым лаем собак. К гостям подошел хозяин стойбища коми Илья Вась с почти европейским лицом. Микул познакомил его со Смирновым и объяснил: русский геолог шибко умный человек, нужный людям, и ему срочно надо попасть в Воркуту, куда его посылает работать сама Советская власть.

А утром, сжимая на прощание руку Смирнова (Паханзеде очень не хотелось расставаться с ним), с ноткой сожаления в голосе сказал Микул:

— До свидания, друг. — И пообещал: — Я подумаю…

9

Шли дни раздумий. Прошли месяцы. Четыре года прошло с того дня, когда Микул распрощался с геологом. Опять цвели ивы, опять солнце горело и ночью. Микул пас оленей. А они разбрелись по отлогому берегу Пярцор реки, морской ветерок обдувал их прохладой — солоноватый на вкус ветерок заставил комара и овода сложить крылья, забиться в укрытие, — олени спокойно паслись, пастуху нечего было о них беспокоиться, пусть набираются сил перед завтрашним зноем — к утру ветер сникнет… Микул ходил возле нарт, думал.

Солнце проплыло над Баренцевым морем, покатилось по склону сопки Янея, поднимаясь всё выше и выше. Ветер с моря не утихал… Микул ходил, думал.

Охотники в колхозе всё больше и больше добывают пушнины, стада колхозных оленей меньше страдают от волков… Ненцы потянулись из тундры в колхоз. Записались в колхоз и братья Микула — Хасевко и Степан Паханзеды. Вступают, говорят, в колхоз и сыновья бывшего кулака Тайбарея. В колхозе не надо маяться с оленями дни и ночи, там, говорят, день дежурят, а два отдыхают, занимаются на стойбище своими делами или колхозными — не сидеть же человеку без дела.

«Как лучше тебе, так и делай. Это твое личное дело. Самому нужно решать», — говорил умный человек — русский геолог. Не зря так говорил… «Решай!»

Солнце поднялось высоко, жарко палило, но прохладный ветер с моря крепчал, не давал расправить крылья оводам и комарам. Утро установилось уже. А это значило по местным приметам, что морской ветер будет дуть целый день, и весь день овод и комар не покажутся из укрытий. Ни к чему тревожить и стадо оленей — перегонять на новое место.