Метелица

— Не перечь, верно. А других слов нету? Брезгуешь? Губы поджала… Ну, выпил — принудили, душа из них вон!

— Принудили, — криво усмехнулась она. — Прямо в рот налили, да столько, что еле на ногах стоишь.

— Э-э, баба! Что ты понимаешь в мужских делах.

— Где уж нам…

Ксюша заговорила, и злость от Демида отошла. В самом деле, зачем настроение портить. Никак, выходной сегодня.

— Ладно, давай-ка еще по чарке да поедим. — Он выставил бутылку и грузно опустился на табуретку. — Где наша не пропадала.

— Да куда же тебе больше? Поешь лучше — свалишься, совсем пьяный.

— С тобой хочу. — Демид чувствовал, что пьянеет с каждой минутой все больше, надо бы поесть, но теперь, когда уже выставил бутылку и предложил ей выпить, должен настоять на своем, иначе какой же он, к черту, хозяин в доме.

— Я не буду. Ешь — стынет.

— Будешь, — повысил он голос. — Будешь, душа из меня вон! Я так хочу. Садись!

— Не могу я, дела у меня, идти надо.

— Дай стаканы. Дела-а…

— Демид, я серьезно говорю, некогда мне, завтра отчет, — сказала Ксюша твердо.

— Стаканы дай! — загремел он на весь дом.

«Барыня! Ты у меня шелковой будешь», — подумал он, глядя на Ксюшу. Она выставила стакан, крутнулась у печи, сдернула с крючка свою жакетку и заторопилась к выходу. Этого Демид не ожидал.

— Вернись! — крикнул он, вскакивая с табуретки, но Ксюша уже скрылась в сенцах.

Демид выругался и плюхнулся на прежнее место. Ушла — и черт с ней, никуда не денется.

Глотнув одним духом полстакана водки, Демид с жадностью навалился на еду. Первый, кружащий голову хмель отошел, наступило тупое опьянение, когда все видишь, все понимаешь и кажешься сам себе трезвым, только тело наливается свинцом, а назавтра (Демид это знал по себе) ничего не помнишь. Он уминал жареную картошку с салом, хрумтел соленым огурцом, ругался про себя и все больше наполнялся злостью. Ушла, побрезговала выпить с ним, не послушалась, паршивка. Дела у нее… Какие, к черту, дела, убежала к Наталье или к Степаниде, сидит там, жалуется. Пойти бы устроить разгон, да много чести за бабой бегать.

— Придет. Куда денется, приде-ет…

Он уставился на бутылку. Хотелось выпить, но в одиночку не привык, требовался собутыльник. Не сидеть же, как болвану, молча. Хотя бы кого черти принесли, что ж он один?.. Становилось обидно и досадно, и злость на Ксюшу закипала все сильней. Убежала, не послушалась его приказа. Говорил он ей садиться или не говорил? Говорил! Выходит, его слово не закон?

Демид выглянул в окно, надеясь увидеть прохожего, но никого из мужиков не было, только Марфушка, мать Петра Андосова, восьмидесятилетняя старуха, промаячила под окном. Через минуту она вошла в дом.

— Здоров был, хозяин. А Ксения где ж?

— Ушла, — махнул Демид неопределенно. — Проходи, гостьей будешь.

— Ой, скажешь! Яки з мяне гость. Отгостилася я у людей, вона кладбище в гости кличет, — затараторила словоохотливо Марфушка, крепкая еще, подвижная бабка. — Отгостилася, будя з мяне… Ну, дык я апосля зайду.

— Чего апосля? Надо что — я дам.

— Дык это… за укропцем я… У Ксении был сушеный.

— Угу, за печкой где-то. — Демид размягчел, заулыбался. — Ты вот что, соседка, садись-ка. К столу садись.

— Спасибочки, Демид, сытая я.

— Брезгуешь? Соседом брезгуешь? Садись, я сейчас вот… — Он повернулся к ящику, достал еще один стакан. — По чарке с тобой, по-соседски.

— Христос с тобой! Свят-свят! Куды мне, помру, — напугалась Марфушка.

— От водки еще никто не помирал. Садись! — повысил он голос.

— Будя тебе, будя, я сяду. — Она покорно присела к столу, сложив на коленях худые руки. — Ты выпей, выпей, я посижу. Одному оно, вестимо, несподручно.

— Верно, соседка, несподручно. Только вдвоем. И пропади все пропадом! — Демид плеснул ей в стакан пальца на два, налил себе. — Будем!

— Очумел мужик, — прошептала Марфушка, собираясь встать из-за стола, но Демид остановил ее зычным окриком:

— Сиди! И ты брезгуешь?

— Господь с тобой, Демидушка! Не гребую я. Што ты, што ты! Старая я для выпивок, окстись. За ради христа прошу.

— Вот и помолодеешь. Пей, душа из меня вон!

— Спаси меня всевышний, — вздохнула Марфушка, дрожащей рукой перекрестила стакан, пригубила разок и ухватилась за огурец.

— Вот это по-нашенски, — захохотал довольный Демид. — Твое здоровье, княгиня!

От второй она отказывалась не так рьяно, без упоминаний Христа, третий раз пригубила без лишних слов. Демид опорожнил бутылку и раздумывал, как бы раздобыть еще одну. Ксюша не возвращалась, Артемка где-то запропастился — выпороть бы разок, паршивца, чтоб знал дом, — сам он отяжелел, не пойдет…

— Княгиня, ты как, на ногах стойкая?

— Ой, не, соседушка, голова шатается, — заулыбалась Марфушка. — Будя, итить надо. А за чым же это я… Ага, за укропцем, за ним…

— За печкой, там… — Демид с трудом поднялся из-за стола, икнул. — А их нет, душа из меня вон, и не надо. А, княгиня?

— Не надо, соседушка. Христос з ими. Итить мне, итить…

Он дал Марфушке укропу, проводил ее до крыльца и, возвратись в дом, завалился на кровать — не раздеваясь, поверх одеяла.

* * *