Метелица

До обеда держали сельчан на площади. Мужиков подводили к плетню, поворачивали спиной, заставляли поднимать руки и не отпускали минут по десять, наставив на них автоматы. Потом стреляли над головами. Комендант опять говорил перед сельчанами наставительно и спокойно, учил их, как надо жить при новой власти, угрожал расстрелами за неповиновение. Гаврилка поклялся, что в деревне партизан нету, что их и близко не подпускают. Комендант дал сроку три дня на обдумывание и выдачу партизанских пособников. Пообещал вернуться, если сельчане будут молчать, и расстрелять по сто человек за каждого немца. Поседела в этот день не одна Наталья, но и двое мужиков, стоявших под дулами автоматов: Лазарь и дед Евдоким.

Не вернулся комендант ни через три дня, ни через неделю, Метелицу оставили в покое. Гаврилка считал это своей заслугой, важно ходил по деревне, повторяя сельчанам: «Я ж вам не желаю ничего плохого, акромя хорошего», — и решал все деревенские дела по своему хотению.

10

Приезд коменданта не на шутку встревожил Тимофея. Что понадобилось, что замышляет фашист? Ведь не ради праздного любопытства приезжал Клаус Штубе, не забота о детях привела его сюда. Может, пронюхал о связи Тимофея с партизанами и что-то готовит? Нет, не должно такого быть. Его связь — тайна и для сельчан, и для отряда. В лесу о Тимофее знают Маковский, Савелий и Люба, в деревне — отец да сестра Ксюша. Все люди надежные, проговориться никто не мог. По тому, с каким недоверием стали относиться сельчане к бывшему учителю, Тимофей был уверен, что никто из них не догадывается. Один Гаврилка что-то предполагает, но и он не посмеет заикнуться из страха за свою шкуру. Немцы не простят старосте его дочку-партизанку. Нет, что-то другое привело коменданта в детдом. Но что?

Два с половиной месяца прошло, комендант больше не приезжал, и Тимофей успокоился. Метелица за это время обросла новостями. Партизаны раздобыли приемник, регулярно слушали Совинформбюро, писали листовки и распространяли по деревням. После разгрома под Москвой немец откатил назад и летом повел наступление с южной стороны, в направлении Сталинграда. В Гомель прибыл новый начальник карательного отряда офицер СС Курт Гартман, о жестокости которого ходили страшные слухи. Запылали деревни на Гомельщине.

Первого июля начисто спалили деревню Дубки и расстреляли 157 человек, в другой деревне всех сельчан загнали в коровник и сожгли заживо. Немцы не скрывали своих зверств, даже, наоборот, обещали, что так будет с каждой деревней, которая поддерживает партизан. Но до партизан каратели добраться не могли. Двенадцатого июля кувыркнулся под двадцатиметровый откос первый поезд на Соколке, через три дня туда же пошел второй эшелон с техникой. Никакая охрана не могла уследить за партизанами, и немцы начали вырубать лес по бокам «железки», по сто метров с каждой стороны. Сельчане шептали друг другу о Маковском и прятали в кулак радостные улыбки.

Одно радовало, другое беспокоило. На тощий желудок и радость не в радость. С грехом пополам отсеялись, теперь ждали нового урожая. Есть было нечего, перебивались кто как мог. Осенние запасы выгребли немцы, скотину перевели на мясо, кур переловили, предусмотрительно оставляя по две-три на развод, чтобы потом было что отбирать у сельчан. Кто похитрей, тот держал поросят в маленьких баньках на задах дворов, подальше от лиха. Немцы же заходили в хаты, шарили по полкам, что приглянется — забирали, а хозяйка знай помалкивай да улыбайся, не то поймаешь в зубы волосатый кулак или кованый сапог в бок. Однако надо было жить. И люди жили, подтянув потуже животы. На Петра разговелись молодой бульбой, зеленя на огородах — подспорье доброе, поспевало жито. И то веселей.

У Тимофея забот было не меньше, хотя немцы и не трогали детдомовское хозяйство. Вся метелицкая детвора целыми днями пропадала в детдоме. И каждый хотел есть. Всякий раз, как только звонили на обед и детдомовские бросали свои игры и дела, торопясь в столовую, метелицкие ребятишки с завистью провожали их голодными глазами; и всякий же раз у Тимофея больно сжималось сердце, он не выдерживал, звал деревенских детей и кормил чем придется.

Тимофей сидел за столом в своем флигельке и прикидывал, на сколько дней осталось продуктов. Анютка и Артемка, полулежа на полу, перерисовывали картинки из букваря. Максимка бегал где-то на улице. Глянув на дочку, на племянника, Тимофей тяжело вздохнул. Анютка всегда была худой, а вот Артемка, обычно румяный, круглощекий, что колобок, за зиму сдал, щеки его впали, и показались острые ключицы. Уж до чего Ксюша глядит за хлопцем, последний кусок от себя и от деда Антипа отрывает, а все равно без толку. На одной бульбе далеко не укатишь.