Метелица

— Никак, Захар городской обзавелся? — решил кто-то.

Посмеялись, погадали, к кому бы могла приехать такая «фуфыра», и принялись за работу.

Перед самым поворотом на колхозный двор Лазарь увидел бегущего по стежке Артемку. Хлопец явно нес какую-то весть о приезжей. Лазарь остановился и окликнул его.

— Дядька Лазарь, вас шукают, — заторопился Артемка. — Мамка Сашкина объявилась!

— Ты што, ты штой-та? Тьфу, тьфу! — напугался Лазарь. — Померла его мамка.

— Да не, дядька Лазарь! Живая, приехала толечки что. В школе она. Елена Павловна послала меня…

— Господи, как же это?.. — Он глядел на Артемку и ничего не мог сообразить. — Как же это, а?

— Не знаю…

Лазарь по-бабьи всплеснул руками:

— Бяда-а…

— Чего это? — спросил Артемка. — Мамка Сашкина нашлась?

— Ага, нашлась… Ой, Артемка, беги на поле, скажи тетке Глаше, а я бульбу отвезу и зараз же явлюсь. Беги, Артемка, беги, голубок. — Он с остервенением стегнул кнутом по крупу коня. — Но, окаянный! Но! Но! Эх, трутень проклятый!

Конь рванул с места, грозя порвать постромки, и Лазарь заторопился вслед за возом.

Известие о Сашкиной матери напугало Лазаря. Значит, эта «канарейка» и есть родная мать Саши, значит, живая и увезет его приемного сына? Что же теперь делать, как им с Глашей без Сашки оставаться? За что судьба так жестоко карает Лазаря, чем он провинился?

Всю жизнь его считали недотепой, всю жизнь на него покрикивали, как на хлопца малого, будто он в чем-то провинился.

Прошлым летом наводил о Сашке справки, но ничего не удалось выяснить. Сам Саша рассказывал, что перед войной мать куда-то уехала, и он остался с бабушкой и старшей сестрой, но при налете на Гомель «их убило бомбой», а его подобрали какие-то люди и привезли в детдом. Лазарь с Глашей успокоились, усыновили Сашу и теперь уже не боялись, что могут его потерять.

Лазарь доставил воз на колхозный двор и со всех ног кинулся в деревню. У третьего двора от околицы догнал Глашу и Артемку.

— Што ж то будет, Глаша? Отымет же, а? — спросил он, чуть ли не плача.

Глаша запыхалась от быстрой ходьбы и выглядела такой же, как и он сам, растерянной и перепуганной.

— Молчи, Лазарь. Молчи, не знаю. Побегли скорей…

— Ой, бяда-а, — протянул жалобно Лазарь, не найдя у жены защиты. — Энто ж она со станции шла… Што ж то будет?

Сашину мать Лазарь с Глашей нашли у себя дома. Она сидела у окна с мокрыми от слез глазами и сморкалась в голубой батистовый платочек. Канареечный макинтош ее лежал на подоконнике рядом с кожаной сумочкой. Саша с блаженным видом уминал конфеты и печенье, сваленные горкой на столе.

Глаша и Лазарь растерянно остановились у порога, глядя на красивую и молодую еще женщину.

Увидев хозяев, та с радостной улыбкой вскочила с табуретки и затараторила скороговоркой:

— Вы Плетнюки, да? Я — Сашина мама, Поливанова Елизавета Вячеславовна. Будем знакомы. Лазарь Макарович? Глафира Алексеевна? Как я рада вас видеть, как я рада! — Она торопливо высморкалась, утерла глаза. — Простите, я так взволнована… Сами понимаете. Глафира Алексеевна, дайте хоть вас поцелую… за Сашеньку. Милая вы моя, слов не нахожу! Простите, я так взволнована. Сашеньку нашла, единственный он и остался… — И она опять расплакалась, уткнувшись в Глашино плечо.

Глаша по бабьему обыкновению принялась успокаивать ее, а Лазарь присел к столу, не зная, что говорить, что делать. Он поглядел на Сашу, такого же светловолосого, как и его мать, с большими серыми глазами, с припухшей вздернутой верхней губой, и захотел пошутить с ним, но не решился, только сказал, указывая на конфеты:

— Духмяные…

Саша глянул на него и прошептал с хитрой улыбкой:

— А я знал, что мамка живая. Ага!

— Бреши болей, — так же шепотом ответил Лазарь и подмигнул.

— Сам бреши, — подмигнул ему в ответ Саша.

Лазарь вдруг успокоился, и страх потери приемного сына отступил от него. Казалось, и завтра, и послезавтра они с Сашкой будут вот так перемигиваться, шутливо дразнить друг друга, и никто им не помешает. Но успокоился на минуту-другую.

Глаша уже плакала вместе с Поливановой, и та хлопотала около нее, разговаривая без умолку; показала для чего-то свои документы, сунула обратно в сумочку, подбежала к сыну, расцеловала его, потом расцеловала Глашу и, тяжело дыша, уселась наконец на прежнее место. Краску с губ она стерла, пудра смазалась со щек, и теперь была простой и жалкой на вид. Только разговором и непонятными Лазарю ужимками не походила на обыкновенных баб.

— Один он у меня и остался, — говорила она. — Все погибли. Вы представить себе не можете, что такое — потерять всю семью! Думала, не переживу. Боже мой, как я вынесла все это? И вдруг отыскался Сашенька…

— Как же вы отшукали-то его? — спросила Глаша, утирая косынкой глаза.

— Вы усыновили Сашеньку, и это зарегистрировали. Остальное, сами понимаете, просто. Не знаю, как и благодарить. Вам ведь нелегко было в военное время, я понимаю… Мы этого никогда не забудем. Слышишь, сынок, никогда не забудем!

«Отымет Сашку! — резануло в голове Лазаря. — За что? Кому я плохое сделал?»

— Мы еще прошлой осенью усыновили, — сказала Глаша.