Метелица

Попутчики с поезда подсказали, как пройти к дому Ксюши, и Тимофей заковылял вслед за ними, поглядывая на небо и прикидывая, успеет ли спрятаться от дождя. Вскоре он отстал и шел в одиночку по безлюдному поселку: детвора попряталась, взрослые работали, только у одного из бараков молодая женщина торопливо срывала с веревки уже успевшее запылиться белье. И еще один человек встретился на пути — сам директор завода. Тимофей помнил его по сорок четвертому году, когда приезжал за кирпичом на новую школу. С тех пор Челышев сильно изменился: постарел, окончательно истощал и теперь, тонкий и длинный, с вытянутым далеко вперед подбородком, удивительно походил на колодезный журавель. Отвечая на приветствие кивком головы, он хмуро окинул Тимофея острым взглядом, так и не узнав в нем своего «клиента».

Тимофею повезло: Ксюша оказалась дома и от дождя он убежал — первые тяжелые капли настигли его только у крыльца.

— Никак, с неба свалился? — удивилась Ксюша радостно.

— Вместе с дождиком, — ответил Тимофей в тон сестре. — Давно собирался, да все никак. Из Гомеля я, по пути.

— Вот-вот, по пути, — кивнула она с едва заметной обидой и тут же заулыбалась, будто извиняясь. — Успел от дождя? Ох, сейчас и хлынет! Ну, проходи, проходи. Обедал?

— Да не хлопочи.

— Значит, не обедал. Давай прямо к столу, еще не остыло. На работу, так и быть, не пойду, целое воскресенье над отчетом просидела.

Ксюша засуетилась у печи, громыхая кастрюлями и горшками, а Тимофей, повесив плащ на гвоздь у входа, оглядел квартиру. Проходная кухня, комнатка с единственным окном, две глухие стены, за одной из которых живут соседи, и, наверное, по вечерам слышится их присутствие, пустой, как выгон, двор за окном — все это, такое недомашнее, казенное, огорчило его. Каково же тут сестре после родной отцовской хаты, просторной и в то же время уютной, обжитой, с ветками яблони у самого стекла, с кудахтаньем кур у плетня и похрюкиванием поросенка в закутке… Эх, сестра, поторопилась!

— А я не рассчитывал застать тебя, на Артемку надеялся. Где он? — спросил Тимофей, отвлекаясь от нерадостных мыслей.

— У товарищей где-то.

— Демида, верно, не застану. Он семичасовым приезжает?

— Деми-ида… — протянула Ксюша с загадочной ухмылкой. — Садись-ка, пообедай, — хлопотала она, поглядывая в окно. — Ты посмотри-ка, что творится. Что творится! Положит хлеба, истинный бог, положит. И яблоки до времени обобьет. Как в Метелице уборочная?

— Наполовину убрали.

— Может, полосой пройдет…

— Скорее всего, — кивнул Тимофей, пристально глянув на сестру.

«Поторопилась, — подумал он еще раз. — А назад не повернешь».

Дождь за окном уже набрал силу и сплошной туманной пеленой падал на землю, но грозы не было. Водяные нити, подхватываемые ветром, бились о стекло, разлетались брызгами, струились к подоконнику, шипя и потрескивая, как сало на сковородке. Громоздкая туча наползла на поселок, и в доме сделалось темно, будто в сумерки.

Ксюша щелкнула выключателем, но лампочка не загорелась.

— Замыкания боятся — отключили, — пояснила она, присаживаясь к столу.

— Мимо рта не пронесу, — сказал Тимофей и, принимаясь за еду, напомнил: — Так что Демид?

— А нету Демида.

— Как нету?

— Прогнала. Две недели, как прогнала.

Тимофей опустил ложку и уставился на сестру, не находя слов.

— Ну, знаешь…

— Удивляешься моему спокойствию? — вскинула черную бровь Ксюша. — Это сейчас все спокойно. Наконец-то спокойно! Не-не, Тима, без толку с ним, горбатого, видать, могила исправит. Распоясался опять — удержу нет. Раньше, может, и стерпела бы, а теперь Артем большой, не смолчит.

— И это что, окончательно?

— Да, окончательно. — Она задумалась на минуту. — Видишь, Тимофей, не знаю, чем и объяснить, да только не получается у нас со вторыми мужьями.

— У кого — у вас?

— Ну-у… у вдов, значит. Возьми хотя бы метелицких: у Нины Огаркиной не вышло? Не вышло. То же самое у Лиды Федулович, у Кравцовой, у Пташниковой с пристанционного поселка. И тут, в Сосновке, кого ни возьми — одинаково. Такая, знать, доля наша, — произнесла Ксюша со вздохом и, помолчав, добавила уже озорно: — А и не надо! Проживем и без вас, без мужиков. Ты не обижайся, что раньше не сказала. Передавать Артемкой — не то, сама же не могла выбраться. Проверка тут у нас была райкомовская. Завод проверяли, а скорее всего — директора. Спроваживают его на пенсию.

— Вон оно что, — ухмыльнулся Тимофей. — Встретился с ним по дороге к тебе… Осунулся, постарел. Ну да бог с ним, ты-то как дальше?

— А что я? Хорошо. Поверишь, вздохнула после него, уверенность в себе почувствовала. Теперь ума не приложу, как раньше могла терпеть его фокусы. Все к лучшему, обо мне не беспокойся. Артемке в школе год осталось, хлопец взрослый и — тьфу-тьфу, не сглазить — толковый. Ничего, Тимофей, не одна же я — с сыном. И знаешь, по мне, ладно, может, и дальше терпела бы с дура ума. Но он же, бугай, на Артема руку поднял. Никогда не позволял себе такого, а тут распоясался. Психованный он какой-то.

— На Артема? — удивился Тимофей. — Когда же?