Метелица

— Зачем не тот, говорит. Самый что ни есть правильный для вас, гражданин Клопин, номер! Давайте выйдем на тамбур, поговорим о полученной мной корреспонденции.

На тамбуре он запер меня плечом у стенки и начинает вполне абстрактно:

— Некоторых подлецов общепринято на полном ходу из поезда вышвыривать. Головой вперед, чтобы хвост трубой сзади развивался!

— Вы с ума сошли, — протестую я. — Происходит явная ошибка!

— Нет, отвечает, ошибки опять никакой нету. Все правильно слагается. Только, говорит, видно ваше счастье действует. Я не придерживаюсь устаревших взглядов, калечить вас не хочу. Наш брат редко виноват; уж так устроены, что не можем устоять против происков блудливой бабенки. Я вас прощаю!

— В таком случае, говорю, приветствую вас, гражданин, как передового борца за новый быт!

— Это, отвечает, вы уж слишком высоко загнули! Давайте ближе к делу. Наш великий учитель, товарищ Ленин, как то сказал: Любишь кататься, люби и саночки возить!

— Это цитата из высказываний товарища Сталина на 16-ом съезде Московского актива.

— Не спорю. Гениально высказался товарищ Сталин. Веще! Поэтому вам, товарищ Клопин, прийдется за вашего ребеночка аккуратно платить алиментики!

— Вы рехнулись?! Какой ребенок?!

— Разве вам Лена ничего не писала? Значит она с выбором сочиняет: мужу из материального мира, приятелю — из духовного! Толково!

Не помню уже подробно, как дальше у нас разговор развивался. Признаться я в ту минуту мало что соображал. Стерегу только момент портфелем прикрыться, там у меня пудовая политграмота засунута! Под конец я стал просить, чтобы только половина алиментов. Половину я, половину он. Вместе, мол, виноваты.

Но Леночкин муж возразил категорически:

— Это мне ни к чему, говорит. Да и для вашего ангелочка будет хлопотливо. Двух папаш всю молодость под наблюдением держать.

Возвращался домой как пьяный. С одной стороны радость, что целым ушел, с другой — отчаяние, что так влопался. Интересно сейчас будет, думаю, на Анастасию Петровну взглянуть!

На курорт к Лене я конечно не поехал. Супруг обо всем ее поставил в известность. Несколько отношений я ей, однако, написал. Просил, чтобы в свете нашей любви, не топила окончательно. Ответ получил уже из ее городской квартиры, вводе краткой записки с пунктами:

— 1. Вы подлец! 2. Даже прямо сволочь! 3. С любовью у нас кончено, больше не пишите. 4. С паршивого клопа хоть алименты в срок!

Ни даты, ни подписи. Очень некультурный выпад!

На суде попалась судьиха подлющая, без классового подхода.

— Вопрос, говорит, ясен. Если стороны признают, и по документам доказано, то ребенка спрашивать и брать у него кровь на исследование нечего. Присуждаю ответчику 30 процентов с зарплаты. Платить до совершеннолетия потерпевшему. Распишитесь!

Теперь плачу. Партсекретарь, между прочим, тоже наложил взыскание. Открепил от «Б» и прикрепил к закрытому типа «Г». Ни черта кроме кофе «Здоровье» и соленой воблы нету! Вот и живи, и изучай диамат!

В трамвае

Вы говорите, что в СССР карманное воровство повывели?! Неправда, не вывели, еще воруют! Был со мной такой случай. В воскресный день ехал я с племянником Володей, техником такелажником, загородным трамваем. Ехали из хутора Весеньего в центр города на футбольный матч. Вагончик попался старенький и набит, конечно, до отказа. Протолкались кое-как, одной рукой повисли на ремнях, осматриваемся.

— Век живу в городе, а этим маршрутом еду впервые, — говорю я. — Смотри какая благодать снаружи — зеленые холмы, — пятнастые коровы. Швейцария, слоном!

— Швейцария это точно, — соглашается Володя. — Только вы, дяденька, за карманами посматривайте получше, потому что богатый типаж вокруг нас. Вон, например, стоит «Серега», что в дрова мину заделал, я рассказывал, помните?

В это время вагончик наш делает крутой вираж и меня кидает в сторону. Какие то молодые люди услужливо меня за руки поддерживают.

— Осторожно, гражданин, — шутит один из них. — Так и в окно, до законной остановки, высадиться можно.

Пассажиры смеются:

— Очень свободно. — подтверждают. — Под липку!

Потом вагон ползет в гору, вот-вот совсем остановится.

— Этак мы к началу матча опоздаем, — озабоченно говорит Володя. — Глянь-ка, дядя, на свои, который?

— Батюшки! — испуганно вскрикиваю я. — Часов уже нет, начисто с руки срезаны! Остановите вагон!

— Кому там дурно, кто вякает?! — отзывается из дальнего угла кондукторша.

Мы продираемся с большим трудом к ее месту.

— Сейчас у моею родного дяди часы с руки сняли. На остановке свистните милиционера. Пускай задержит грабителя с поличным, — строю говорит Володя.

— А кто грабитель, ты знаешь?! — скептически замечает кондукторша. Это чернявая, цыганского типа, молодая женщина. — Часы твоего дяди теперь наверно уже три раза по вагону обежали и находятся, возможно, у какой-нибудь дамочки, спрятанные в нейтральном месте.

— Часы не дохлый таракан, а цокающий механизм, — возражает Володя. — И в нейтральном месте прослушать можно!

— Прослушаешь! Дамочка твоя небось как завизжит, в глазах у тебя почернеет! — говорит кондукторша. — Тоже доктор нашелся!