Метелица

— Я тоже не знаю, — чистосердечно сознался Алеша. — Так любил шутить мой папа, когда мама его спрашивала, что за особа была у него на приеме. — Одна этуалька под вуалькой, — обыкновенно говорил он. — Впрочем, дорогая, успокойся, «с хвистиком и двумя вушками» как оно и полагается.

— Ваш отец видно такой же насмешник как и вы, — не решив еще, за всей глупостью, обидеться ли ей или нет, сказала Лика.

— Нет, мой отец совсем в другом роде, — отчужденно проговорил юноша. — Он материалист и для меня неприемлем.

— Отец неприемлем!! — в сокрушении воскликнула Лика, но ответа уже не получила. Вблизи зароился новый народ и отвлек их внимание.

III

У входа почти одновременно появились: несколько мужчин в черных монашеских одеяниях, две разряженных дамы неопределенного возраста, и пожилой господин малых размеров с пышной дамой. На ремешке дама вела откормленного бульдога. Дама стала что-то объяснять полицейскому, оживленно размахивая левой рукой (правую руку бульдог тем временем старательно выдергивал у ней из предплечья).

— Видно что это «наши» и по-английски ни мур-мур, — решил Алеша. — Пойду им на помощь, возможно что они наши спонсэры.

Как только он ушел, из темной прелости закута вынеслась пара: знакомый уже распорядитель и огненный старец в белой, толстовской рубахе на выпуск. Пара быстро приближалась, уверенно кружа по той же волнистой, невидимой тропке. Впереди летел распорядитель, за ним поспевал, прихрамывая, старец, энергично стуча и помогая себе посохом.

— Прошу знакомьтесь и уславливайтесь о дальнейшем, — не останавливаясь крикнул Лике распорядитель и взял новый курс — к выходу, где он учуял свежую, его касающуюся, дичь. Вскоре оттуда донесся его полный укоризны голос:

— Господа, господа, что вы с нами делаете…

Возле же Лики, во внутренней стороне от ограды, остановился, опираясь на двурогий посох, загнанный старец и воспаленными, словно подведенными, глазами на нее уставился.

Лике, далекой от всякой чертовщины, обеими ногами твердо стоящей на этой земле, стало жутко. Этим утром она уже однажды ощутила на себе потустороннее дыхание. Но если светлоокий юноша вызвал ее сравнение с Русланом и Алешей Поповичем, радужными героями народного эпоса, то старец ассоциировался с обитателями по ту сторону светлой черты: бабой-ягой, лешими, упырями, русалками с рыбьими хвостами, Григорием Распутиным и другими мрачными «деятелями». Появилось даже чувство, не вполне осознанное правда, о какой-то причастности к афере самого генералиссимуса. Мысленно осенив себя крестным знамением и душевно подобравшись, Лика наконец выдавила из себя:

— Вы… вы доктор Фокин??

— Верно, любова, верно, — закивал старец еще черной, смолистой бородой. — Мы целитель душ и телес, прозванный Фогиным. А тебя, матка утешительница, как прикажешь величать, за кого возносить моления?

Лике показалось, что старец готов немедленно, здесь, посреди людной нью-йоркской пристани, возопить к небу особым и предосудительным образом, и она растерянно протянула, защищаясь от удара, свои холеные с карминовыми ногтями, руки и даже зажмурилась.

— Не надо, прошу вас…, — испуганно прошептала она. — Ради Бога не надо никаких молений! — и чтобы как-нибудь отвлечь внимание старца, встряхнулась, и заговорила быстро и радостно:

— Как поживаете, вас не укачало? Меня зовут Гликерией Николаевной… Что будем, мистер Фокин, делать дальше… Вас сколько человек приехало из Европы, четыре?

— Верно, матка Гликерия, — четыре человека и четыре женки, да еще детская поросль с нами.

— Что…о?! Не может этого быть, вы телеграфировали! — захлебнулась молодая женщина, и почувствовала, что тонет окончательно.

…И тут, озираясь вокруг в поисках спасительной соломинки, она к своей радости увидела, что на выручку к ней со всех ног бежит Алеша.

— Все выяснил, — кричал юноша. — Произошла, как говорится, досадная опечатка! Святой отец именуется Фогиным и за ним приехали его единоверцы, черная братия, что торчат у входа. Наше же славное имячко Фокины и вы, милейшая мэм, наша госпожа-спонсэрша. Ура!

Подтянувшийся к месту происшествия распорядитель подтвердил новую ситуацию.

— Прошу меня извинить, господа, — оправдывался он довольно вяло. — Фокины, Фогины — затруднительно разобраться во всем этом тумане. Кроме того я сегодня еще не курил.

И действительно, по страдальческому выражению его лица присутствующие видели, что человек сегодня еще «некуримши» и пожалели его. От «милейшей же мэм», все еще нервно вздрагивающей, шел пар дорогих, парижских духов.

— Хорошо, что кончился кошмар…, — слабым голосом произнесла она и обратилась к Алеше:

— Принесите мне пожалуйста чего-нибудь холодного, я хочу пить.

IV