Метка рода (СИ)

Перехватив нелёгкую, как оказалось, корзину, Вейя медленно пошла к каменной длани, ступая по вытоптанной земле, осматриваясь лучше, но к пришлой так и не вышел никто из избы, что стояла прямо за кругом, и из других ворот, которых было здесь несколько. Поди же должна тут водиться хоть какая-нибудь старушка-волхва. Но нет, сколько бы Вейя ни стояла, так, что уже руки начали неметь от тяжести, не появился никто встретить гостью.

Глава 38

Приблизилась к серому камню. На нём уже лежали чьи-то дары — лепёшки, крупы, сладкие лесные ягоды — чем богаты. Вейя выложила щедрое угощенье, повесив на локоть пустую корзину, повернулась к лику богини, отдав поклон низкий до земли. И многое хотелось сказать, выплеснуть, опустошиться, а слова рассыпались, как горох по полу, не соберёшь так быстро. Одно только желала — чтобы отец возвернулся скорее. Хоть бы весть о нём пришла какая — добрая иль худая, да всё лучше, чем неведенье. Об одном только взывала горячо — чтобы вернулась прежняя жизнь, и всё на свои места встало: разбить врага, вернуться в острог родной. Но только, как ни отрицай, Вейя чувствовала, как неуклонно всё менялось, и сама с каждым вдохом другой становилась. Пугало это, пугало то, что стоит хоть отпустить чуток то, что дорого, чтобы всё текло своим руслом, как унесёт её в сторону течение неспокойное, что вокруг неё творится, и назад уж не вернуться. И вроде должна следовать велению Годуяра, к словам его прислушиваться, принять то, что хочет для неё сделать — жизнь устроить, чтоб не бедствовала, чтоб опора хорошая, надёжная, крепкая, но невозможно принять, когда груз на шее ярмом пудовым висит. Как жить спокойно, зная, что могла что-то сделать для отца, а не сделала?

Вейя выдохнула надсадно, подняла взгляд. Тонкие черты богини сохраняли неизменную доброту и тепло, матушка-пряха смотрела всё вдаль. Может, и Вейе так же нужно в будущее своё смотреть, а не цепляться за хлипкую надежду?

Вейя всё стояла, вдыхая чуть горьковатый дым, погрузившись в воспоминания, что накатывали то порывом горячего вечернего ветерка, то крутили в воронке, поднимая с самого дня топкий ил, размывая все мысли, и не заметила, как вернулась Зимка. Вейя удивлённо брови приподняла — её и не просила за ней приходить. Челядинка взволнованная будто чем-то, осматривалась беспокойно. Вейя, покинув священное место, к воротам поспешила, где ждала терпеливо, каждый раз отирая ладошки о повой, будто они у неё потели изрядно, видимо, от старших схлопотала, что не нашли Зимку на месте, ведь только она одна знала, где Вейя.

— Князь Годуяр тебя кличет, — торопливо проговорила челядинка.

Сердце будто застыло, а потом заколотилось тяжёлым молоточком.

— Разве сход закончился?

— Почём мне знать? — скривила губы Зимка. — Никто не выходил, князь Звенимир страву[1] велел собирать.

— Тогда веди скорее, — подтолкнула Вейя челядинку нерасторопную к воротам, по пути набираясь храбрости, да всё равно уверенность раскалывалась, как тонкий хрупкий лёд в первый мороз.

-----------------------

[1] Страва — пища, кушанье.

Глава 39

— Поговаривают, что мастера здешние — кудесники, могут целое городище такое выстроить за одно лето, — всё оглядывая бревенчатые мощные стены гридницы, проговорил Сыгнак так, что слышал его только Тамир, хотя никто сидевший рядом говора их не понимал.

Что говорить — чертог княжеский и в самом деле не хуже каменного городища в Атраке, а то и вровень с чертогом кагана восхищал своей мощью и величием: за высокие бревенчатые стены не пролетит стрела, и так просто тать не проберётся — порубают тут же, едва только на стены заберутся, побьют, как щенят. Детинец, что муравейник: полутёмных ходов и выходов множество, того и гляди заплутаешь, коли не в ту сторону свернёшь. Другое дело, если огнём станет брать враг — полыхнёт всё, не затушить сразу, и от стен могучих останется только горка пепелища. Потому Тамир не видел большого прока в укрытии таком, враг посильнее грянет — сметёт всё с земли. С тем поляне и сражались: как ни пытались осесть крепко да пустить корни глубоко, воздвигая стены выше, но, если налетит лихая беда с клинком острым и стрелами горящими, всё одно покидать насиженное гнездо придётся, спасаться, дальше уходить, сколько леса и какой толщины ни складывай в стены. Но стоит Каручай пока, и народ здесь основательный своим промыслом живёт уж много зим, предаваясь из одного колена в другое.

Ослепительно устилал пол там, где не было столов, свет палящего Нар[1], что поднялось уже за стенами до высшего пика и  помалу двигалось к верхушкам крыш. Но внутри хоромины, что удивительно, прохлада держалась, приятная телу.

— А ещё говорят, — добавил Тамир, отвечая Сыгнаку, — что в жару в таких схронах прохладно, а зимой жар печи до утра сохраняет. Вернусь на зимовье, расскажу отцу, пусть себе такие ставит, — попытался подбодрить, да только не слишком вышло, Сыгнак только свёл густые чёрные брови, наморщил лоб, не разумея.

— Где же каган столько дерева найдёт в степи?

Хохотнул и сидящий рядом Тугуркан, что разговор ненароком услышал.