Метка Зверя

Ну что? Вот и настал час «Х», минута к которой, немного немало, я шёл почти двадцать пять лет...

Мы миновали красивую аллею из туй и пруд с утками, я шёл, не отвлекаясь ни на минуту, будто от промедления и остановки зависел конечный результат. Мне хотелось обернуться, посмотреть в лицо мужчины, но я сдерживал себя. Ещё не время, ещё буквально пятьдесят метров и тогда можно будет обернуться и все понять по одному взгляду в лицо Игошина...

Когда мы вышли к старой постройке — нашему дому я – уже почти не сомневался в том, что это мой брат. Я отчётливо понимал, что судьба неспроста столкнула нас таким образом. Медленно повернувшись, я заглянул в его перекошенное от боли лицо, и меня сама проняла такая боль, что захотелось поднять голову кверху и взвыть. Он лихорадочно переводил свой взгляд с дома на меня и обратно, затем прикрыл ладонью рот и возвел глаза к небу. Я не знаю, что в это время делал его сын, я не сводил глаз с мужчины и, поджав губы, просто сдерживался, чтобы не закричать. В груди жгло так, словно на нее поставили раскаленную сковородку, а в глаза насыпали песка.

— Звержевский? — спросил он, смотря мне в лицо, и я кивнул.

Наша фамилия. Уже после того как вышел из детдома сменил ее на упрощенную – Зверев. Когда отчаялся, что Саша не ищет меня, и понял что ждать бессмысленно.

— Не может этого быть... — он потрясенно смотрел на меня, словно я был восставшим из мертвецов.

— Мне сказали, что мать и брат… — он заикался и морщил лицо, — что вы оба погибли... — в меня будто всаживали ядовитые стрелы.

Будто кто-то стоял на втором этаже коттеджа и пускал в меня отравленные стрелы одну за другой, как в мишень, а острые наконечники пронзали кожу и медленно убивали смертоносным ядом. Я чувствовал, как по всему телу разливалась дикая боль, и грудную клетку жгло без остановки.

Игошин снова закрыл глаза и стоял так какое-то время.

— Если бы я знал... Я и предположить не смел...

— Я искал тебя, наверное, всю свою жизнь. Лишь последние годы опустил руки и смирился, — каждое слово давалось с трудом, словно я лежал под огромной бетонной плитой, и та в любой момент могла меня придавить.

Я до боли закусил щеку и сжал кулаки. Господи… как же больно… невыносимо тяжело!

— Я сменил три семьи. В двенадцать лет меня увезли за границу. Искать меня, что иголку в стоге сена. Последний раз я сбежал из дома в шестнадцать лет. Меня даже не искали. Время от времени появлялся, чтобы приёмных родителей не трясли по инстанциям. Связался с компанией рок-музыкантов и колесил по Америке. Потом жену встретил, ребенок родился у нас, в семью вернулся уже повзрослевшим и остепенившимся. А лет десять или двенадцать назад в Россию приезжал. Но я никого не искал. Я ведь думал, что ты погиб. Вместе с матерью. Могилы искал, приехал в поселок, а здесь разруха. Это сейчас все отстроено. Побывал в родных местах, могилы не нашёл, так и уехал ни с чем... А вот сейчас, спустя столько времени, как магнитом потянуло обратно...

Я стоял на том самом месте, как много лет назад, когда ждал Сашу из магазина, но так больше и не дождался брата. Когда пришёл в себя после того удара и травмы и узнал, что мамы нет, хотел его просто обнять — единственного близкого и родного человека, что у меня остался. Маленький и одинокий мальчик внутри меня до сих пор об этом мечтал. Какая теперь разница, почему и зачем ему сказали, что я мертв. Я жив! И эта боль, разъедающая грудную клетку, прямое тому доказательство. Я сделал шаг к нему навстречу и обнял его. Крепко обнял, как и мечтал все эти годы, как мечтал маленький мальчик. Я столько раз представлял себе эту встречу и это объятие, что когда пришёл этот день, то внутри не осталось ничего, кроме дикого отчаяния и горького сожаления, смешанного с каплей облегчения. Он жив! Я его нашёл! Спустя столько лет...

Снег лез в глаза, под воротник, ложился на волосы и лицо, от белых пятен уже рябило перед глазами, но это все более не имело никакого значения, будто мир замер и остановился, отмеряя обратный отсчет времени и перенося меня на много лет назад...

Алекс, мой племенник, что-то лепетал на ломанном русском, тут же перескакивал на английский, а у меня все слилось в один звук — и в одну минуту, которую стала самой светлой и долгожданной за столько лет.

— Все нормально, Алекс, — мы стояли друг напротив друга и смотрели оба на встревоженного парня. — Помнишь, я рассказывал тебе о твоём дяде, в честь которого тебя и назвали? Он жив. Он жив и… стоит сейчас перед тобой... — говорил Игошин дрожащим голосом.