Метла Маргариты. Ключи к роману Булгакова

Нельзя также сбрасывать со счетов еще одно обстоятельство. Булгаковеды затратили немало сил на раскрытие смысловой нагрузки слов Иешуа «Все люди – добрые», однако к каким-либо значительным результатам их усилия не привели, хотя эта сентенция до Булгакова была высказана Толстым, а запись «Люди добры» с комментариями содержится в его дневнике (что также отмечается в работах В. Я. Лакшина). Эта же максима является одной из составляющих концепции «непротивления злу насилием», а также подхода к толкованию Толстым смысла Евангелий. То есть мы вправе рассматривать факт ее включения в фабулу романа как еще одно указание на генетическую связь образа Иешуа с творчеством Толстого.

Из опубликованных М. О. Чудаковой материалов следует, что в первую редакцию романа была включена фраза одного из персонажей – Феси о Л. Н. Толстом: «Россия – необыкновенная страна! Графы выглядят в ней как вылитые мужики», вызывающая ассоциацию с высказыванием Ленина о Толстом (в пересказе Горького). Строго говоря, впервые сентенция о «графе-мужике» была высказана задолго до этого кем-то из Аксаковых в отношении другого графа-писателя – А. К. Толстого. Однако в данном случае не имеет принципиального значения, кто виноват в плагиате – Ленин или Горький; важно, что Горький дал ей вторую жизнь в таком контексте, тем более если Толстой действительно говорил ему: «Я больше вас мужик и лучше чувствую по-мужицки»[459].

Не оставляет сомнений негативное отношение Булгакова к концепции «непротивления» как причине безволия Мастера, сна гражданской совести, вследствие чего произошла трагедия в «московской» части романа: инфернальное ликование лунного света, торжество лжи о насилии. То есть из двух взаимоисключающих максим Евангелия от Матфея Булгаков выбирает «меч».

Теперь необходимо дать ответ на еще один связанный с образом Левия Матвея этический вопрос. Выше показано, что, подтверждая мрачный прогноз Горького о путях развития русской революции, Булгаков в сатирической манере отобразил этапы этого развития – вначале в «Собачьем сердце», затем – в «Мастере и Маргарите». Ведь Шариковы, принявшие позже обличья Латунских и Стравинских, – это как раз те бывшие «богоносцы», на природную силу духа и почвенную мудрость которых так уповал Лев Толстой и с чем был не согласен «ранний» Горький, ориентировавшийся на интеллигенцию и «европейскую идею».

«Железный мессия, последний пророк, предсказавший революцию», – так характеризовал Горького А. В. Луначарский[460]. Казалось бы, Булгаков должен был отдать свое предпочтение Горькому, а не Толстому. Но Мастер-Горький приговаривается им к «покою», духовной смерти, а Левий-Толстой помещается в «свет». Полагаю, что таким путем писатель расставил четкие этические акценты: Левий Матвей, как и Лев Толстой, от сотрудничества с государственными институтами отказался; отступник же Мастер, как и его жизненный прототип, гениально «угадавший» грядущую трагедию, при ее наступлении предал свои идеалы, стал на службу сатанинской Системе.

… «У него душа соглядатая»…

Глава XLII. Пародия на пародию?

Он дал нам евангелие, чтобы мы забыли о противоречиях во Христе, – упростил образ его, сгладил в нем воинствующее начало и выдвинул покорное «воле пославшего». Несомненно, что евангелие Толстого легче приемлемо, ибо оно более «по недугу» русского народа.

А. М. Горький[461]

Поскольку в уста самого Иешуа Булгаков вложил слова осуждения автора «козлиного пергамента», возникает необходимость выяснить, в чем причина пародирования им человека, перед гением которого он преклонялся.

В принципе, казалось бы, ответ на этот вопрос дать несложно. Он содержится отчасти в методологии, примененной Толстым при работе над Евангелиями: его пристрастность в попытке привлечь святые тексты для обоснования концепции «непротивления» предопределила сознательное и в общем-то вряд ли оправданное игнорирование многих мест, противоречащих ей.

Следует отметить, что негативное отношение к толстовскому способу восприятия универсализма, в частности, к концепции «непротивления», распространено довольно широко. Безусловно, роман «Мастер и Маргарита» может рассматриваться, ко всему прочему, также и как слово Булгакова о той драме, которая на рубеже веков разыгралась между двумя гигантами отечественной культуры, Вл. Соловьевым и Л. Н. Толстым. Драме, кульминацией которой стало утверждение Вл. Соловьева о том, что Толстой, по сути, является антихристом. Даже Чехов, несмотря на резкий тон выпадов философа, признал его правоту в этом споре. Здесь уместно будет напомнить, что, по Булгакову, одним из соавторов «романа в романе» является антихрист, что также подтверждает такое мнение.