Трудно сказать, как бы они переустроили мир, если бы обладали подлинной свободой экспериментировать и строить нечто иное. Возможно, страны развивающегося мира смогли бы объединиться и добиться изменения правил мирового капитализма. Может быть, многие из этих стран вообще не были бы капиталистическими. Я даже считаю возможным — хотя крайне маловероятным в свете того, кем были жертвы насилия, а также с учетом могущества США, — что, не будь этого насилия, социалисты-авторитаристы сумели бы обеспечить себе выигрыш в XX в. Неясно даже, можно ли в принципе вообразить, в чем именно другой мир мог бы отличаться от существующего. Что касается чисто экономических показателей, то исследователи сходятся на том — и эта позиция постоянно подкрепляется новыми данными, — что развивающиеся страны потеряли шансы «догнать» первый мир примерно в начале 1980-х гг., когда взрывной рост долга, начало неолиберальных структурных преобразований и глобализация вывели их на нынешний путь{632}. В рамках действующей структуры единственные две крупные страны третьего мира, ставшие после 1945 г. столь же богатыми, что и первый мир, — это Южная Корея и Тайвань, и совершенно очевидно, что этим странам было позволено пользоваться особыми исключениями из правил нового мирового порядка вследствие их стратегического значения в холодной войне{633}.
Третье: секретные операции оказали колоссальное влияние на характер правящих режимов и экономических систем, установившихся по их окончании. Двумя — и, пожалуй, основополагающими — примерами являются Индонезия и Бразилия.
Пожалуй, сейчас можно с достаточной уверенностью утверждать, что все страны Латинской Америки, за исключением Кубы, представляют собой государства кланового капитализма с мощным олигархатом. В Юго-Восточной Азии это относится к большинству стран, и даже коммунистические страны были интегрированы в АСЕАН, учрежденный Индонезией и Филиппинами в 1967 г. в качестве антикоммунистической организации. Как показано в «Машине разграбления» (The Looting Machine, 2015) Тома Бёрджиса, в политэкономии Африки по-прежнему ключевыми факторами являются слабость государств и хищническая добыча ресурсов. Если реализовать этот подход к анализу ситуации в предельном выражении, можно даже утверждать, что после краха второго мира эти страны были интегрированы в мировую систему, имеющую лишь два базовых структурных типа: развитые капиталистические страны Запада и экспортирующие ресурсы общества кланового капитализма, сформированные антикоммунизмом, — и угодили прямиком во вторую категорию, став очень похожими на Бразилию.
В предисловии я сказал, что Бразилия и Индонезия являлись, пожалуй, величайшими «победами» в холодной войне. В узком смысле я считаю это верным хотя бы потому, что вследствие численности своего населения это самые большие страны, вступившие в игру, в которой, казалось бы, могли пойти любым из двух путей, но затем с треском провалились в западный лагерь. В сегодняшней Бразилии мысль о том, что правительство Жуана Гуларта было «коммунистическим» или что разворот в сторону советской модели был неминуем, воспринимается как откровенно смехотворная. Тем не менее консерваторы во многом правы. Другой вариант тоже был возможен, но события 1964 г. убили эту возможность. Другая причина, вынуждающая меня считать Бразилию и Индонезию столь важными элементами процесса американизации, в конечном счете сформировавшего весь мир, состоит в том, что после 1964 и 1965 гг. очень многие их соседи вступили на путь, находившийся под прямым или косвенным влиянием антикоммунистических режимов крупнейших государств своего региона.
Что касается победителей в крестовом походе против коммунистов, то здесь процветание Соединенных Штатов как