Метод «Джакарта». Антикоммунистический террор США, изменивший мир

Что можно сказать о втором мире? Этот вопрос всплыл недавно за чаепитием с одним престарелым членом Коммунистической партии Вьетнама. Очень откровенно высказавшись о проблемах социалистической системы в своей стране, он заметил, однако, что власти Вьетнама, во многом как и власти Китая и остальных осколков социалистического мира, очень внимательно следили за тем, что творилось с Советским Союзом и его сателлитами после 1989 г., и полны решимости избежать повторения этого опыта. Несомненно, лидеры коммунистических партий, руководивших Советским Союзом и странами Варшавского договора, потерпели поражение, и поражение крупное. Но что можно сказать об их гражданах, обычных терпевших лишения людях из коммунистического мира? Означал ли триумф мирового капитализма победу и для них? Были ли они вознаграждены богатством и демократией?

Экономист Бранко Миланович, один из ведущих в мире экспертов по глобальному неравенству, родившийся и выросший в коммунистической Югославии, задал эти вопросы на праздновании 25-й годовщины падения Берлинской стены. Мы не ошибемся, предположив, что ответ отрицательный (ничего такого они не получили), но тогда, в 1991 г., сама эта идея присутствовала и во многих смыслах именно это было обещано страдающим жителям коммунистического мира, включая самого Милановича. Однако в реальности все эти надежды обернулись разрушительной Великой депрессией{628}. В коротком очерке «Для кого упала стена?» Миланович рассматривает посткоммунистические страны в 2014 г. У некоторых из них экономика до сих пор меньше, чем была в 1990 г. Какие-то растут медленнее, чем их западноевропейские соседи, следовательно, все сильнее отстают даже от нижней точки 1990 г., когда крах системы подорвал их экономики. Он нашел только пять примеров капиталистического успеха: Албания, Польша, Беларусь, Армения и Эстония, которым более или менее удается догонять первый мир. Лишь три из них являются демократиями.

Это означает, согласно выкладкам Милановича, что только 10 % населения бывшего коммунистического блока в Восточной Европе получили то, что им было обещано в момент обрушения стены. Второй мир проиграл, и проиграл по-крупному. Его страны утратили геополитическую силу, которой обладали во время холодной войны, многие их граждане потеряли материальное благополучие, а многие и демократических свобод-то не обрели, чтобы хоть как-то уравновесить потерянное{629}.

А третий мир? Разумеется, больше всего времени я провел в Индонезии, четвертой стране в мире по численности населения, основательнице движения третьего мира (она остается домом Движения неприсоединения, административные органы которого размещаются в Джакарте).

Многие из переживших насилие 1965 г., которых я проинтервьюировал, предполагали, что я стану расспрашивать их о пытках. Каково это — терпеть побои и голод, слышать, как тебя называют ведьмой или демоном, полностью утратить связь со своей семьей? Подвергнуться групповому изнасилованию, после которого тебя просто швыряют в угол камеры, словно ты вообще ничто и никто? Обычно я хотел говорить не об этом. Те немногие журналисты или ученые, которые взяли на себя труд выслушать истории выживших, уже спрашивали их об этом. Слишком часто — исключительно об этом, исходя из внутреннего убеждения, что проблема заключалась лишь в перегибах репрессий. Как будто если бы виновники насилия спокойно арестовали 2 млн человек, доказали в судебном порядке, что эти люди действительно коммунисты, и половину из них расстреляли, то все было бы нормально! Лично мне было достаточно, чтобы выжившие вкратце обрисовали худшие фрагменты тех событий в самых общих словах, если было понятно, что, переживая эти моменты снова, они разбередят те душевные раны, которые терзали их.

К сожалению, мне все-таки пришлось задавать один, состоящий из двух частей, вопрос, на который многим из них оказалось чрезвычайно трудно ответить. Мне потребовалось много времени, чтобы сформулировать его на бахаса индонезия так, чтобы его смысл был предельно ясен. Во всяком случае, разговаривая с подлинными сторонниками левых взглядов, я всегда просил: «Вспомните 1963-й, 1964 годы. Как вам казалось в те годы, какой мир вы строите? Каким вам виделся мир двадцать первого столетия?» Затем я задавал вопрос: «Сейчас вы живете в этом мире?»