Растираю ледяными пальцами напряженные глаза, шумно выдыхая, и шагаю ближе:
– Давай свой чай!
– Скажи – пожалуйста, господин.
– Хватит ржать надо мной!
– Нет, не хватит, – смеется он, поднимая термос. – Неужели вы правда думали, что все это сработает?
– До этого момента именно так и думали, – бурчу я, принимая наполненную кружку.
– Жесть.
– И правда, – с нервным смешком отзываюсь я, – жесть…
Не знаю, насколько успокоительный этот чай, но через пару глотков становится действительно легче. Дыхание выравнивается, а нервный озноб исчезает. Грею руки о теплый металл, глядя, как яркое солнце освещает улицы и заглядывает в окна домов. Этот день я точно никогда не забуду.
– Как вы вообще до этого додумались? – спокойно спрашивает Елисей.
– Катя обожает любовные романы.
– Почему мишенью стал именно я?
– Ты подходил по типажу.
– Ясно.
Елисей тихонько потягивает чай. И все-таки он обладатель по-настоящему нечеловеческого спокойствия. Была бы здесь Катя, она бы точно возмутилась: «По канону он должен был неистово психануть, порвать любые отношения и держать обиду до скончания времен!»
– А ты хороший актер.
– Вы оставили мне столько подсказок, что это было несложно. Все эти отрывки из книг… Вам и правда такое нравится?
– Большинству.
– А что нравится тебе?
Открываю рот, чтобы ответить, но лживые слова встают поперек горла, ведь единственный честный ответ я не могу произнести.
– А что насчет твоей просьбы?
– Ты о фиктивных отношениях?
– Да. Настя и другие девчонки.
– Думаешь, я настолько тупой, что не могу отшить их самостоятельно? Это была еще одна дань вашему потрясающе умному плану.
– Меня ты не смог отшить, – гордо заявляю я.
Он бросает на меня снисходительный взгляд, приподнимая бровь:
– Уверена?
Ах да, он ведь сделал это только что. Он нас переиграл. В кармане куртки вибрирует телефон, спасая меня от неловкости, но вмиг пронзает сердце тупой иглой. Это папа. Сбрасываю вызов и набираю короткое сообщение: «Я в порядке. Скоро приеду». Убираю телефон и торопливо допиваю чай.
– Сама справишься? – серьезно спрашивает Елисей.
И что это? Продолжает играть роль или?.. Я уже запуталась.
– Конечно, – отвечаю я.
– Вызвать тебе такси?
– Нет, спасибо. Я на автобусе.
– Ты ведь не любишь… – Он замолкает и понимающе кивает. – Это была уловка. Ну, вы даете.
– Кто бы говорил.
– Лана, надеюсь, теперь, когда все закончилось и все шаги выполнены, мы… – Сердце замирает и тяжелеет, покрываясь стеклянной оболочкой. – …мы сможем, наконец-то, спокойно жить дальше, и ты меня больше…
– Не побеспокою, – отвечаю я и слышу треск и хруст в ушах.
– Рад это слышать, – с неподдельным облегчением говорит Елисей.
Звон битого стекла за ребрами заглушает шум просыпающегося города, солнечные лучи меркнут. Снимаю пуховик и отдаю его Елисею. Разворачиваюсь и, словно в прострации, шагаю к выходу с крыши. Слезы застилают взгляд, и я поднимаю руку, прикладывая пальцы к виску, чтобы красиво закончить эту ненастоящую историю, которая, возможно, станет книжной драмой, где герои так и не получили свой счастливый конец. Надеюсь, Кате хватит и этого для вдохновения.
– Это мой жест! – насмешливо кричит вдогонку Елисей.
В мыслях звучит его недавняя фраза: «Все твое теперь мое», и слезы срываются с ресниц горячими каплями.
– Забираю его на память! – бросаю я и скрываюсь за дверью.
Смотрю через стекло автобусного окна, мимо проплывают размытые фасады зданий, машины и редкие прохожие. Пытаюсь отвлечься привычным счетом предметов одинакового цвета, но из-за слез, которые никак не удается обуздать, все кажется мутным и серым. Да что же так больно-то, а? Ничего ведь страшного не случилось, все закончилось очень даже… Закончилось. Верно, вот в чем соль.
Значит, мы с Елисеем больше не будем общаться? Никаких перепалок и подшучиваний? Он не закинет руку мне на плечи и даже не заговорит со мной? Вытираю мокрые щеки рукавом платья и глубоко дышу, всеми силами стараясь успокоиться. Елисей с самого начала хотел лишь одного: чтобы я отстала, и если бы не дурацкий план и подстегивания Кати, то так бы и случилось. Головой понимаю, что все действия Елисея были ложными, но упрямое сердце не желает ничего признавать. Оно подговаривает память и воображение, и перед глазами появляются картинки с крыши в момент признания. Как он смотрел, как шептал о чувствах, как…
Я поверила ему, и от этого так горько, что невозможно терпеть. Обман рушит воздушный замок, оставляя лишь смазанные следы на темном грозовом небе. И я ведь даже злиться на Елисея не могу, потому что сама начала эту ложь, так жестко подставившись. Все как он любит. Я ударила первой, а значит, и виновата тоже я. Он лишь защищался.
Добираюсь домой на автопилоте, и, что удивительно, встреча с отцом уже не кажется страшной. Открываю дверь и снимаю ботинки, путаясь пальцами в шнурках. Папа выбегает в коридор с встревоженным криком:
– Лана! Солнышко! Как ты?! Где ты?..