Метод Лиепа: философия тела

Он остановил музыку и сказал:

— Нам надо объясниться.

— Да, — повторила я, — нам действительно надо объясниться. Только я сейчас буду плакать.

Я забралась на рояль, опустила голову и, обливаясь слезами, высказывала растерянному хореографу все, что накопилось в душе и мыслях.

Я даже не знаю, отчего я больше плакала — от обиды на него и на то, что он не понимает меня, или от досады на себя, потому что мне совсем не хотелось его обижать и тем более вредить делу. Я хотела, чтобы он понял (но была не в состоянии объяснить это словами), что мне страшно, просто очень страшно. Что я не доверяю себе еще больше, чем ему. Что я не нравлюсь себе в его хореографии намного больше, чем не нравится сама его хореография.

А, может быть, еще обиднее становится оттого, что постановка все-таки нравится и даже очень, а я в ней — нет! Ну совсем я себе не нравлюсь, и так мне от этого грустно и вообще.

Не знаю, что спасло меня и что помешало ему сказать мне: «Ну, и сиди тут на рояле и плачь. А я ухожу и больше не вернусь». Но он помедлил, а потом сказал: «Знаете, Илзе, наверное, вам сейчас лучше побыть одной. Я вернусь через час». И ушел.

Я повсхлипывала еще немного и слезла с рояля. Походила по пустому залу — надо же было что-то делать. Стала пробовать в тишине то один фрагмент «Болеро», то другой и расстраивалась, и сердилась еще больше. И уже вслух говорила: «Нет, ну это же ужасно! А вот это? Нет! Ужас, просто ужас! Я ужасна, а он спокоен!»

Через час дверь репетиционного зала распахнулась, на пороге стоял Юриюс. Он посмотрел на меня и произнес: «Я напился».

«Вот это да!» — подумала я, и почему-то очень обрадовалась. Я ведь совсем не хотела его расстраивать или обижать.

Напился! Это же просто чудно! Это же значит, он совсем не равнодушен ни к моим мукам, ни ко мне.

Напился! Какой же он замечательный. Это значит, у нас может что-то получиться.

Напился! Ур-р-а!

Через день мы придумали финал — отличный, сильный, и стало понятно, что номер должен получиться, конечно, если его хорошо отрепетировать, но мне надо было возвращаться в Москву.

Я уже много лет репетирую одна, без педагога, как это обычно принято.

Я репетировала «Болеро» с удовольствием. Пыталась войти внутрь каждого движения, присвоить его. Услышать в своем теле переходы от одного движения к другому. Позволить ему существовать интуитивно. И тогда, если это получается, ты, словно наблюдаешь за собой со стороны и часто удивляешься неожиданности ходов, которые оно выбирает само. Переходы от одного движения к другому и есть танец, это маленькое, но очень важное пространство, которое позволяет сделать движение осмысленным.

Премьера «Болеро» намечалась на июль, к юбилейному концерту моего отца в Рижском театре оперы и балета.

Юриюс очень волновался и настаивал на моем приезде в Ригу за два дня до спектакля. Он же не знал, сколько времени я провела в репетиционном зале наедине со своим отражением, и что наш номер оформился, стал жить своей жизнью.

Рига. Мы вошли в зал. Я поставила ему стул по центру, у зеркала, попросила сесть. Включила магнитофон и станцевала 16-минутное «Болеро» от начала до конца.

Самой большой похвалой мне было лицо Юриюса, когда музыка перестала звучать.

Все, что он чувствовал, я отлично понимала. Он увидел, безусловно, СВОЮ хореографию, но она развилась, наполнилась смыслом, как будто обрела слова.

МЫ БЫЛИ СЧАСТЛИВЫ!

У нас получилось!

И тут уже не понять, где кончается хореограф и начинается исполнитель, да это и неважно.

Мы обнялись!

А за два дня, которые были у нас в запасе, мы сделали еще один номер. Это было легко, ведь теперь мы доверяли друг другу.

Мы назвали его «Посвящение» — посвящение отцу — он и открывал вечер.

Ай да Юриюс! Ай да молодец!

Из дневника

За окном — Рим. Как хорошо. Пью уже вторую чашку кофе, иду в храм, потом — в театр. Солнце светит, чайки «лают», птицы поют. Мне сегодня подумалось, что, пожалуй, последний раз я была так счастлива, когда выходила замуж за Славу. И ведь опять. Рим.

Я второй день в Вечном городе. Впереди — «Мария Стюарт». Карла Фраччи танцует Марию, я — Елизавету. Хореограф — Уэйн Иглинг. Это невероятно!!! Никто другой не удивил бы меня больше.

Репетиция не состоялась: Уэйн опоздал с приездом. Вечером ужинали вместе. Я, как всегда, ужасно смущалась вначале, но как хорошо прошла наша встреча!

И все словно предначертано. Отец! Отец! Вдруг выясняется, что Уэйн был в той «звездной поездке» в Австралию вместе с ним (занимался в его классе)! А теперь мы с Уэйном в Риме, сидим в уютном ресторанчике и завтра начинаем работать.

Когда расплатились за ужин и стали собираться, заиграла мелодия из фильма «Мужчина и женщина». Отцу так нравилась эта мелодия, и я в детстве часто ее слышала. Даже не удивилась — это опять мне поддержка, «привет» от отца и благословение перед началом работы.

Отец дружил с Карлой Фраччи. Потом Андрис танцевал с ней «Жизель» в Милане. Затем Андрис поставил балеты Фокина в Римской опере, где Карла — директор, а я танцую в «Шехеразаде».